У истоков Третьего Рима. Александр Бубенников

на глаз своего первого боярина.

      – Знаешь, почему я не наказал ни иноземных пушкарей за потерянные пушки, ни воевод за поражение от изменника-хана?

      Холмский недоуменно, все в том же оцепенении, пожал плечами и таким же глухим бесцветным голосом произнес:

      – Откуда мне знать, государь… Не силен я в догадках… Хотя…

      – Что – хотя?..

      – Ты не хотел унизить своего брата Дмитрия наказанием подчиненных ему воевод и пушкарей…

      – Правильно мыслишь, князь Василий… За разгром московского войска, за унижение воевод и плененных ханом воинов, и отбитые пушки надобно наказывать истинного виновника сего московского бедствия – братца Дмитрия…

      – Да-к, братца… – протянул неуверенно Холмский.

      – Ты бы мог стать палочкой-выручалочкой и одному Дмитрию-брату, и пушкарям… – Государь задумался и жестко добавил. – Да и другому Дмитрию-племяннику… Не вышло…

      – Что не вышло, государь?.. – промолвил Холмский.

      – Что-что?.. – Процедил государь с раздражением. – Вот возвратился ты из похода со всеми своими пушками и пушкарями… Только на хрена мне все твои целые, сохраненные пушки, ни разу не выстрелившие в сторону наглого хана, коли мое правление с легкой руки родного брата и шурина началось с неудачного московского похода на Казань и тяжкого поражения государева войска… Не любит народ государей пораженцев… К царевичу опальному запросто может отвернуться от меня… А ты талдычишь об его освобождении. Ну что ж, раньше до похода освободить царевича было непростительной глупостью для государя, а после неудачного похода на Казань это уже не глупость, а поражение государства в кольце врагов Москвы на западе и востоке… Может, на Казань новый поход устроить? Поставлю во главе войска другого опытного полководца, того же Щеню – как считаешь, князь Василий?.. Щеня справится или тоже возвратится ни с чем?

      Холмский провел ладонью по взмокшему от напряжения лбу. Кому он теперь нужен, первый боярин и воевода со своими сохраненными для других первых бояр и воевод пушками? Он неуверенно пожал плечами, почему-то подумав не о новом походе на Казань, а про жалкую судьбу царевича в темнице, которому уже не поможет никто, ни старый первый боярин, ни новый. И еще почему-то подумал Холмский о своей скорой опале, а то и о заточении в такую же темницу, в которой мучается безвинный царевич. Вот и имя нового главы Боярской думы только что названо при нем.

      И еще почему-то подумал, что шурин Василий всегда испытывал подозрение и недоверие ко всем тверским князьям и воеводам, находящимся в родстве ближнем и дальнем с последним великим Тверским удельным князем Михаилом, сбежавшим еще при государе Иване в Литву. А он, Василий Холмский, даже будучи шурином нового государя, оказался первым в ряду подозреваемых в измене со своими настойчивыми ходатайствами насчет опального царевича Дмитрия.

      – Тебе с престола видней, государь, – хмуро пробубнил Холмский.

      – К