Астарта. Корабль чокнутых трупов. Марк Романов

больше пить

Аквариум – Мама, я не могу больше пить

      Кацман открыл один глаз. Судя по его ощущениям, это был третий глаз, возникший прямо посреди лба и обозревающий обстановку с высоты тонких миров. Боцман вслепую потянулся за бутылкой местного самогона из еловых опилок и птичьего помета, нашел емкость и лихо опрокинул ее в рот.

      Во рту не появилось ни капли живительной влаги. Так и не разлепив ни одного глаза, Джек потряс бутылку в рот, даже облизнул горлышко, но, убедившись в бесполезности своего занятия, разом открыл оба глаза.

      Неяркий свет технического отсека показался боцману солнцем Магарры, вошедшем в зенит, и ослепляющим своими жестокими бело-голубыми лучами.

      В голове тут же появилось тиканье часов, отмеряющих последние секунды жизни боцмана. Взгляд осоловевшего бедолаги уперся в кривую и помятую этикетку на бутылке, которую он все еще продолжал держать перед раскрытым ртом.

      – «Jack Daniels», – хриплым шепотом произнес он, читая надпись, – тезка, значит. И чего ж ты такой жестокий, а?

      Кацман страдальчески отшвырнул пустую тару в угол, где та звонко ударилась о своих стеклянных соседок.

      «Надо прибраться перед стартом, пока мне Рик яйца не расколол», – подумал боцман. Голова тут же протестующе отозвалась треском и помехами, как испорченный тахионный маяк планеты.

      – Блядь!

      Кацман смачно плюнул себе под ноги тягучим сгустком желтоватой слюны, добавив еще пару крепких выражений, многоуровневости которых позавидовал бы и сам капитан.

      – Какого хрена эта дура вытащила меня из-под грузового подъемника? – забормотал боцман, лихорадочно обшаривая свое временное пристанище в поисках заначки. – Все так хорошо шло, если бы не эта идиотка с ее программами защиты экипажа.

      Исторически сложилось так, что Джек Дэниэлс Кацман не страдал тяжелыми запоями исключительно в рейсах. Рассудительности при этом боцману хватало на троих, профессиональные навыки его не страдали, а точность удара в челюсть, как и его сила, оставляли далеко позади всех конкурентов. Кацман бил редко, но только один раз и наверняка. Если он понимал, что не свалит противника, у него было два варианта: делать ноги, в чем изрядно помогало чутье крови евреев Восточной Европы, или брать в руки предмет потяжелее и повторять попытку.

      Первое, однако, случалось чаще. Зато второе было фатально.

      Кацман перерыл все укромные уголки, заглянул под лежанку, и, сев на пол, обхватил голову руками. Длинные спутанные волосы неопределенного цвета плавно закачались сосульками из стороны в сторону.

      – Ебтыть меня в макушку, какого хера делать-то теперь? – страдальчески хрипел боцман, лишенный опохмелки на этот день. – Не к Уискер же идти за спиртом. У нее-то есть доступ в медотсек, но там же вечно курит этот глист в халате.

      Врача боцман не любил только с похмелья. Впрочем, в этом состоянии он вообще никого не любил, а особенно, себя. Мутные глаза боцмана то и дело моргали, по белкам, приобретшим желтоватый оттенок, проходили ниточки красных лопнувших сосудов, а пальцы и сами