Завещание Мазепы, князя Священной Римской империи. Рафаэль Гругман

аться, и хотя первое апреля – день умопомрачительных розыгрышей и шуток, завершился неделю назад, мне было не до смеха с того самого дня, когда глазу открылось загадочное явление. Более месяца ни один человек – кроме меня, разумеется – не переступал порог квартиры, в которой происходили диковинные события, и при всём желании как можно скорее разыскать злоумышленника, причащающегося к злосчастной бутылке, списать преступление не на кого. Несмотря на семейные неприятности, начавшиеся после наступления Нового года, – предупреждаю бестактные вопросы любителей рыться в чужом белье: рана настолько свежа, что я не намерен откровенничать о превратностях личной жизни, – я держал себя в руках, не заглушал душевную боль рюмкой «Столичной», и не приглашал в квартиру гостей, способных скрасить унылые вечера.

      Дабы удостовериться, что происходящее – не галлюцинация, верный признак начинающейся шизофрении, или слабое умопомешательство, случающееся на нервной почве в минуты душевного кризиса, я завязал на бутылке нитку и для верности отметил шариковой ручкой уровень жидкости.

      На другой день – с негодованием отметил я – водочный уровень понизился на полсантиметра. Я вновь сделал метку и опустил нитку, туго завязав узелок. На следующий день, хотя я не прикасался к бутылке, водочный уровень снизился ещё на полсантиметра, а если учесть предыдущий, – на сантиметр. Некто, презрев дверные замки, пробрался в квартиру, открыл дверцу бара, и приложился к облюбованной им бутылке. Проделав изящный трюк, – стопка «Столичной» – не более! – призрак ретировался. Другие напитки, не менее крепкие, находящиеся рядом и способные заинтересовать истинного ценителя крепкого алкоголя, остались нетронутыми. Даже пыль, осевшая на крышке, не была сдута – коньяки «Hennessy» и «Metaxa» не входили в круг интересов неустановленного злоумышленника.

      Я тщательно осмотрел квартиру. Следов инопланетянина обнаружено не было. Шкатулка с драгоценностями Софьи, бывшей жены, – уточняю для излишне любопытных, снимая вопрос о семейном статусе Евгения Ривилис, – стоящая открытой на трюмо в спальне, незваного гостя не заинтересовала. Равно, как не возбудило в пришельце низменные чувства мужское портмоне из крокодиловой кожи, беспечно лежащее в верхнем ящике письменного стола с крупными денежными купюрами на всякий пожарный случай, и мелкими – для текущих нужд. Однако чтобы ни у кого не возникли сомнения в умении привидения беспрепятственно проникать сквозь стены, в течение трёх дней человек-невидимка демонстрировал полюбившийся ему трюк. Хотите – верьте, хотите – нет: фантазии Герберта Уэллса материализовались в самом неподходящем месте, в несчастной двухкомнатной «хрущёвке» на Чижикова, 70. Некто уверовал в своё могущество и дерзким безответственным поведением вознамерился вывести из душевного равновесия хозяина квартиры; во исполнение подлого умысла наглец не удосужился стереть метку и переместить нитку.

      В качестве альтернативной версии я готов поверить в существование нечистой силы, ошибочно зашедшей не по тому адресу, или в изощрённую месть афонских монахов за собственность, отобранную советской властью. Какая имеется в Одессе собственность у монахов Афона? Самая что ни есть частная, до года девятьсот семнадцатого всеми приличными людьми уважаемая и государственными законами защищаемая. – Где ей по реестровым книгам в северочерноморской столице положено находиться? – Через дорогу от моего дома на чётной стороне улицы. В конце девятнадцатого века на Новорыбной – так при рождении называлась улица, на карте которой жовто-блакитным флагом отмечен мой дом, – монахи афонского Свято-Пантелеймонова монастыря основали приют для паломников, отправляющихся в Святую Землю, и выстроили величественный храм с пятью серебряными куполами и высокой шатровой колокольней. Городская дума в полном составе присутствовала на открытии храма и упоённая зрелищем, переименовала Новорыбную в Пантелеймоновскую. Когда грянула Первая мировая война, паломничество прекратилось, но афонское подворье не впало в спячку и провозгласило себя мужским Пантелеймоновским монастырём. Просуществовала монашеская обитель до прихода в Одессу диктатуры пролетариата. Она превратила в щебень Спасо-Преображенский кафедральный собор, но храм на Пантелеймоновской уцелел, пережил войну, при румынской оккупации вторично был освящён и летом сорок пятого принял в своих стенах духовную семинарию. Кому и зачем тогда мстить?

      Резонный вопрос оживил водочную бутылку, скучавшую без дела. Она подпрыгнула и прыснула со смеху. – Осторожно! Разобьёшься! – заорал я не своим голосом.

      – Кока-колу пей, – рявкнула «Столичная» да так резко, что испугавшись, я чуть не подпрыгнул вслед за бутылкой. Нет, уж точно, сегодня кому-то пора к психиатру!

      «А кому-то встать под холодный душ и глянуть на себя в зеркало», – визгливо прозвучало в левом ухе. Я прочистил его указательным пальцем, изгоняя нечистую силу, но проскользнув в едва заметную щель, демоны зашли с другой стороны, вцепились в мочку правого уха, с силой приподняли оставшуюся часть тела и приволокли в прихожую к зеркалу. Указав на зеркальное отражение Евгения Ривилис, демоны грозно потребовали: «Поговори с умным «человеком».

      Зеркальный оппонент почему-то был в клетчатом костюме и в ярком галстуке. Увидев перед собой обмякшее