Ив Сен-Лоран. Лоранс Бенаим

его парижанином», – говорила она Андре Остье.

      Фотограф и хроникер, Андре Остье всегда был в курсе любой светской новости. Он знал, какие драгоценности были на Митце Брикар: подаренные кронпринцем или взятые напрокат у «Картье». Он знал, какое белье купила Николь де Монтескью у Баленсиаги. Картье-Брессон ему говорил: «Тебя не часто увидишь с аппаратом в руке, но при этом постоянно появляются твои фотографии». У Андре Остье не было конкурентов. Папарацци еще не появились. Он был единственным фотографом, которого приглашали на частные вечера. Его называли «французским Битоном». Женщины его обожали, потому что он никогда не был злым. Чаще всего наоборот, Андре всегда старался показать элегантность с лучшей стороны, и у него это выходило естественно, что можно было принять за аристократическую легкость. На самом же деле его естественность – это результат кропотливой работы, что не поймут люди высшего света. У него не было славных крестоносцев среди предков. Остье принадлежал к разряду людей, для которых красота – это цель существования. И уж если он покровительствовал юноше, то наверняка потому, что, несмотря на разницу в возрасте и происхождении, он видел в нем страсть, объединявшую этих бродяг, оба желали войти в историю, которая им никогда не принадлежала. Молодые люди словно находили осколки памяти, возрождали их в своих произведениях, тогда как другие бальзамировали свою память и выставляли ее в фамильной часовне. Андре Остье было двадцать лет, когда он познакомился с леди Мендл. Указывая на свою белую софу, она все время ему повторяла: «Это должно быть бежевым». Она сожалела только об одном: она не знала великих князей и не застала царскую Россию.

      Со свойственной ему вежливостью Андре Остье фотографировал Ива Сен-Лорана в особняке Ламбер. В течение лета 1956 года ученик-модельер делал наброски причесок и шляп для бала важных особ, который организовывал в особняке Ламбер барон де Реде[153]. Эти цветы, эти эгретки, эти всплески органзы напоминали эскизы в стиле Домерга, которые он рисовал для матерей своих подруг еще в Оране. Но здесь речь шла немного о другом. Надо было отбиваться от соперников, никогда не повторяя на бумаге одну и ту же модель дважды; быть готовым к жалобам и капризам. Словом, найти, как говорил Мольер в «Школе жен», «тысячи ингредиентов, которые создают свежий цвет лица…».

      Но жены ловкие – другого рода племя.

      От их голов одних зависим мы все время.

      В этих акварелях можно было найти, мысленно превращая заостренные лица персонажей в круглые, новый сад фантазии, где росли кустики ландыша, страусиные перья, цветочные пирамиды, черные лилии. В этих прическах из тюля с пайетками в виде звезд проглядывали воспоминания то о лебедином костюме танцовщика Жана Бабиле, то о шиньоне Алиды Валли в фильме «Чувство».

      Снимая гостей на свой фотоаппарат Rolleiflex, Андре Остье поймал в объектив Ива Сен-Лорана. У него длинные и тонкие руки, взгляд рассеянный, он наблюдал за происходящим с явно отсутствующим видом.

      Каштаны и автобусы с платформами превращали

153

Розенберг, Алексис, барон де Реде (1922–2004) – банкир, миллионер, эстет и коллекционер живописи, организатор роскошных балов, куда привлекались известные фотографы и модельеры.