Тени в холодных ивах. Анна Данилова

успокоительную терапию.

      – Между прочим, – заводила она с порога, вернувшись закутанная в халат и с тюрбаном из полотенца на голове, – еще неизвестно, как чувствовала бы себя на нашем празднике жизни ты, Катя. Думаю, что тебя просто не заметили бы из-за твоего маленького роста. Да и одеваешься ты вульгарно, у тебя же совершенно нет вкуса! Ты пойми, единственное твое сокровище, которое тебе непременно захочется продемонстрировать, я имею в виду твою грудь третьего размера, будет воспринято нашими мужиками исключительно как сексуальная приманка. Ну, зажмет тебя кто-нибудь, Владимир Николаевич, к примеру, физрук, в своем углу позади спортивного зала, ну, там, где воняет лыжной мазью еще с зимы и где почти все пространство занимает огромный теннисный стол, начнет лапать… Разве тебе этого захочется?

      Она так часто вспоминала этого своего физрука с его теннисным столом, что нетрудно было догадаться, что же там когда-то давно произошло между этим Владимиром Николаевичем и Мариной. И откуда ей знать, как там пахнет, не говоря уже о том, откуда ей знать, как бы повел он себя со мной, появись я на школьном корпоративе. Наверняка этот парень напился да и потащил за собой мою сестру в свой медвежий угол, завалил ее там, прямо на теннисном столе…

      – Марина, успокойся, я никогда не появлюсь у вас на корпоративе, а потому не надо пугать меня вашим физруком.

      – А что это ты меня успокаиваешь? Ты кто вообще? Не надо меня успокаивать. У меня все в порядке. Я спокойна. Вот доем щи и пойду спать. Все! Какие проблемы? Что ты пристала ко мне? Или ты думаешь, что моя откровенность дает тебе право вот так снисходительно вести себя со мной? Еще неизвестно, чем занимаешься ты в своем лицее. Не факт, что, когда ты задерживаешься там после занятий, не запираешься в своем кабинете с каким-нибудь физиком или математиком. Или ты думаешь, что я совсем слепая и не вижу твою довольную физиономию, когда ты возвращаешься растрепанная, с красным лицом и блудливыми глазами?

      Вместо того чтобы защищаться (а я этого почти не умею и перед сестрой обычно робею, и мне в такие минуты кажется, что я становлюсь еще ниже ростом), я ставлю перед сестрой большой бокал сладкого чая.

      – Вот. Выпей и ложись.

      Казалось бы, обычная фраза, но почему-то даже она воспринимается как вызов.

      – Ты будешь мне еще приказывать? Ты это серьезно? Вот так ты платишь мне за все, что я делаю для тебя? Посмотри мне в глаза, ты что, серьезно не понимаешь, почему я до сих пор одна, не замужем? Или ты поверила, что мужчины действительно не обращают на меня внимание? Да все же из-за тебя! После смерти родителей кто тебя воспитывал? Кормил, лечил, таскал по врачам? Вместо того чтобы заниматься личной жизнью, я нянчилась с тобой, с трехлетней! Все твои болезни стали моими. Я была значительно моложе, как ты понимаешь, да я была совсем девчонкой, когда ты оказалась у меня на руках! Я отказывала себе во всем! И я никогда не выбирала, идти ли мне на свидание или сидеть дома с тобой…

      Родители наши погибли, и смерть их была ужасная. Зимой оба отправились на рыбалку