В дебрях Африки. Генри Мортон Стенли

метров на 15 выше нас, смотрела на нас с изумлением и любопытством. Наш переводчик объяснялся с ними совершенно свободно, так как все население нижнего Арувими говорит на одном языке.

      Обменявшись с нами в течение целого часа разными приветствиями и дружелюбными фразами, несколько смельчаков согласились сбежать с высокого побережья к самой реке. Едва заметный поворот руля толкнул наш пароход к берегу, и мы провели еще час в уговорах и любезностях, с одной стороны, и в отказе и отговорках – с другой. Наконец нам удалось выменять ножик на кучку стекляшек. Ободренный этим первым успехом, я попросил позволения остановиться у них в деревне на несколько недель: мы предлагали вознаградить их за такую уступку тканями, бисером, железом и проволокой; за этими переговорами они продержали нас еще час.

      Было 9 часов, горло у меня пересохло, солнце палило. Я дал знак пароходу «Стенли» подходить вместе со мною. При втором сигнале, как было между нами условлено, пароход внезапно дал сильнейший свисток, который, между двойными стенами высокого леса, произвел величайший эффект.

      Оба корабля подошли к пристани, занзибарцы и суданцы с проворством обезьян вскарабкались по крутому обрыву, но не успели они еще достигнуть его вершины, как все обитатели деревни скрылись.

      Ямбуйя представляет собою не что иное, как несколько деревушек, образовавших целую улицу конических шалашей, построенных над высоким обрывом, откуда открывается далекий вид на реку Арувими, как вниз, так и вверх по течению. Наши отряды разошлись по назначенным им квартирам и поставили часовых у выхода каждой тропинки. Часть людей послана за материалом для деревянного частокола и за дровами для лагерных костров, другая часть отправлена осмотреть местность и освидетельствовать, как велики обработанные пространства.

      После полудня двое туземцев из селения ниже Ямбуйи явились к нам с таким доверием, которое ясно говорило в нашу пользу. То были бабуру, к которым относятся все мелкие племена, расположенные между низовьями Арувими и порогами Стенли. Они продали нам бананов, получили за них хорошую цену и приглашение приходить опять.

      На другой день мы разослали часть людей в поле накопать маниока, часть нарядили ставить ограду; дровосеков послали за дровами для пароходов. Везде кипела оживленная деятельность.

      В лесах наши люди захватили несколько туземцев и, поводив их некоторое время по лагерю, отпустили восвояси, подарив им на прощанье по пригоршне бус и постаравшись уверить в нашем добром расположении.

      19 июня. На «Стенли» оказалось достаточно топлива на шесть дней обратного плавания к Экваторвилю, и он отплыл, увозя мои письма к Комитету по оказанию помощи.

      У нас остался еще пароход «Мирный», и с часу на час ожидали со Стенлеевых порогов «Генри-Рида», который должен был его конвоировать; по смыслу инструкций, данных майору Бартлоту, ему следовало прийти 19-го числа.

      В такой стране, в лесах которой бродят людоеды[4], а поблизости водопадов Стенли тысячами рыщут охотники за рабами,

4

У отдельных племен, как маньема и азандэ, людоедство действительно имело место, но носило только религиозно-ритуальный характер. Жертвой людоедства обычно становился плененный на войне враг. Охотой на людей с целью добыть мяса эти племена не занимались. Подобный ритуал был связан с первобытным представлением о том, что способности и характер человека зависят от пищи, которую он ест. Например, маньемы полагали, что съев сердце, печень и мозг врага, они приобретают его смелость, мужество и ум.