Дорога шамана. Робин Хобб

Вонючая мазь не подпустила ко мне инфекцию, зато моя комната надолго провоняла ее резким запахом. Рана на голове зажила, но волосы на крохотной проплешине так и не отросли.

      Говорить тоже было трудно, и в течение двух дней отец не задавал мне никаких вопросов. Родные боялись за мою жизнь, и я со смущением обнаружил, что возле моей кровати постоянно находится либо мать, либо кто-нибудь из сестер. То, что эту обязанность не возложили ни на кого из слуг, указывало на глубину беспокойства глав нашего семейства.

      Когда пришел отец, подле меня сидела Элиси. Он отослал сестру из комнаты и тяжело опустился в кресло для чтения.

      – Сын, – позвал он и, когда я слегка повернул голову на его голос, спросил: – Хочешь воды?

      – Пожалуйста, – прохрипел я.

      Я слышал, как он наливал воду в стоящий на столике у кровати стакан. Я рывком вскинул руку и сдвинул в сторону жирную повязку, закрывавшую глаза. Все лицо у меня жутко обгорело на солнце, и новая кожа постоянно зудела. Отец наблюдал за тем, как я осторожно приподнялся, чтобы занять полусидячее положение. Мне было страшно неудобно брать забинтованными руками этот дурацкий стакан, но я видел, что он доволен моими попытками обрести самостоятельность. Я выпил воду, и отец торопливо забрал у меня стакан, когда я собрался поставить его на столик, где лежал единственный предмет, напоминавший о тех днях, что я провел с Девара.

      Сержант Дюрил помогал переносить меня в дом, на мою постель, и сохранил один из камешков, которые врач достал из ран на моем теле. Ничего особенного он собой не представлял – всего лишь кусок кварца с примесью других минералов, но он стал символом того, что мне удалось обмануть смерть, и это доставляло мне невероятную радость. Дюрил наверняка предполагал, что наступит день, когда я без содрогания буду вспоминать это тяжелое время и порадуюсь своему трофею.

      Отец откашлялся, стараясь привлечь мое внимание:

      – Ну что, чувствуешь себя немного лучше?

      – Да, сэр, – кивнув, ответил я.

      – Говорить можешь?

      Мои губы напоминали две обгоревшие сосиски.

      – Немного, сэр.

      – Хорошо. – Отец откинулся на спинку кресла, немного подумал, а потом снова наклонился ко мне. – Я даже не знаю, какие вопросы задавать, сын. Расскажи все сам. Итак, что же все-таки произошло?

      Я попытался облизнуть губы, однако делать этого не следовало, поскольку кусочки сухой растрескавшейся кожи неприятно оцарапали язык.

      – Девара учил меня обычаям кидона. Охоте. Езде верхом. Показал, как они разводят огонь, что едят. Как выпускают кровь из лошадей, если нет другой пищи. Научил пользоваться рогаткой, чтобы убивать птиц.

      – За что он порезал тебе ухо?

      Я попытался вспомнить. Часть времени, проведенного с кидона, словно была окутана густым туманом.

      – У него была еда и вода, но он мне ничего не давал. Поэтому… я ушел от него, чтобы самому найти воду и пищу. Он запретил мне уходить, но я все равно ушел. Я