Ночной сторож. Елена Евгеньевна Тимохина

за сверток?

      И с важностью качнула головой в такт его ответу:

      – Из аптеки.

      В углу стояла палка для размешивания извести, похожая на гипсовую ногу. У Льва возникло ощущение того, что он прогуливался среди манекенов. Зачем он здесь? Что ему надо?

      Сторожа, сторожа своей плоти.

      В окно, наполовину замазанное белым, блестит прощальный луч солнца, он следует поверх мешков с известью, потом по белым доскам пола и деликатно исчезает. Больница для умственно одаренных.

      Снова звучат, все приближаясь, шаги. Веки лениво приподнимаются, и слабая улыбка санитарки вознаграждает приближение ночного сторожа.

      Большой шаг и маленький шажок друг за другом.

      Торжественно приготовленная улыбка упала. Нагромождением морщин наконец набрела на вопрос:

      – 

      Что? Что?

      – 

      Похитил наследника! —усмехнулся сторож. – Знакомься, мой сын. Его мать работает в ночную смену.

      Мимо стены, пропитанной известью, мимо белой шляпы и превращенных в известь предметов из дерева и ткани промелькнула улыбка мальчика. Словно из гипсового мира вылупилась улыбка. Что! Что!

      – 

      О, кроткая корова! – Сторож кланяется старухе. Мальчик – повторил за ним.

      Её рука потянулась погладить детскую головку, но он резко дёрнулся..

      – 

      Что? Что?

      Луч подстерегает, когда из-под века выплывет недреманное око. Раз – и он смешивает сонный зрачок со светом. Зрачок вздрагивает – один-ноль в пользу солнца, – вмятина мягко расправляется.

      – 

      Вот и наш пришел, – вздыхает вахтерша и собирается домой.

      В июле в больницу народу оставалось немного, все врачи разъезжались в отпуска, и только

      доктору Борисову ставили отпуск в ноябре. Тот не жаловался. 2так хочет народ, а я против народа не пойду».

      – 

      …Этот приятель твой, Сизиф, – говорит доцент Борисов, обращаясь к своему интерну, – сам со временем все больше становится похож на

      камень.

      Вот внутреннее, что мнится во внешнем, – червеобразные или в форме ростка фигуры – в извивающихся ходах зародыша – серых, зеленых, синеватых лицах по недоразумению, лишь в немногих из них проглядывает мысль. Некрасивые случайные формы под номерами, формы, переросшие свои пределы и борющиеся с другими формами. Тела, лишенные физических усилий, и головы, словно колеса. Или вздыбленные волосы, блеск очков. По сальным от обеда щекам съезжает солнце. Вот детали, достойные запоминания.

      Содержание? Видимость, одно только настроение.

      –-Может быть, твое пристрастие к этому человеку – некая форма избавления от установочных запретов? – спросил Борисов.

      Лев вопросительно посмотрел на собеседника – толстого и неподвижного, вроде кактуса в окне.

      – Там на входе сторожит старуха, – произнес он, – потусторонняя старуха. Я на всякий случай проверил у неё пульс, между прочим, нормальный.

      В изъеденном грязью окне появилась седая стриженая голова и сонно уставилась на них. Рука безостановочно нащупывала шпингалет, метя его в гнездо. Луч лежал на подоконнике, и старуха, наконец, подтолкнула его, выпихивая.

      – Продолжай, пожалуйста, – проговорил Борисов. – Кажется, я понимаю, о чем речь. Еще немного, и я вспомню, где я это мог видеть.

      Лев снова заговорил, доцент Борисов кивал в знак согласия, он курил, оплетая арканами дыма окно. От долгих затяжек пальцы его подрагивали.

      – Никак не вспомню, – наконец промолвил он и оттого, что Лев внезапно раскашлялся, спросил: – Открыть окно?

      Он взялся за оконную ручку и потянул на себя древнюю раму. В приоткрытую створу ворвался сильный ветер с песком и пылью. Сигарета погасла.

      – Сегодня синее небо, хорошо предсказывать погоду, – заметил Лев.

      Предсказатели и внимающие им слабоумные.

      –Умные, – перебил его доцент Борисов. – Ума палата. Сходят с ума, если еще не сошли.

      – Я думаю, что мы не вправе относиться к этому как к слабоумию, – возразил ему Лев, – каждый из нас владеет точно такой же тайной.

      Люди готовы горы свернуть, когда под угрозой оказываются их тайны.

      – 

      На поддержание этих тайн у них уходит слишком много сил, что чрезвычайно

      истощает организм, – рассуждал доцент Борисов.

      – 

      Что вряд ли важно, когда весь мир полон безумия, – снова не согласился

      Лев, – Все, кого посетила мысль, не в силах избежать страданий,

      которые она приносит.

      – 

      Сдается, что твои истинные чувства не проходят в твое созна

      ние, – заметил Борисов. – Нет, я бы не стал говорить о страданиях,

      глядя