Кубик Рубика. Олег Кашин

гражданина, меняется его осанка и выражение лица. Когда милиционер, наоборот, скукоживается, словно хочет вылезти из своей форменной курточки и уползти туда, где никто его никогда не найдет. Каждая проезжающая машина с правительственными номерами выглядит теперь так, что про нее почему-то сразу понятно, что она едет не по важному государственному делу, а прорывается к аэропорту, или даже не к аэропорту, а просто куда глядят – подальше от улицы, на которую вышли люди. А они вышли, вернули себе город, пускай их мало, хоть двадцать тысяч, хоть десять, да даже если бы была тысяча – вы давно видели, чтобы на улицу просто так выходила тысяча?

      Это был незабываемый вечер, а уже к ночи Мясницкую открыли, а дошедших до ее конца развезли по городским обезьянникам – кого в Восточное Измайлово, кого в Капотню, а кому повезло, тех и по центральным ОВД, – ритуальная, в общем, мера, даже хулиганство не вменишь, люди же действительно просто шли по улице, и милиция в таких случаях уже привыкла выписывать какие-нибудь глупости – «переход дороги в неположенном месте», «ругался матом» и так далее, это тоже обычная митинговая традиция, но вечер-то незабываемый, и ночь тоже – мы собирались у милицейских ворот, стучались в дежурную часть, ругались или наоборот, радовались, когда выходил какой-нибудь полковник и говорил, что в порядке исключения он передаст задержанным вот эти бутерброды, – не хотелось расходиться, как в детстве в новогоднюю ночь. Страх, что завтра проснешься, и окажется, что все как раньше, что все, как будто люди и не выходили на улицу – показалось. И сотни задержанных – это даже в каком-то смысле было здорово, потому что если живой человек сидит за реальной решеткой в реальном обезьяннике, значит, это не сон, значит, что-то действительно происходит, и что-то произойдет еще.

      XII

      А что произойдет завтра – это даже было понятно. Тридцать первое число; еще давно, когда была война в Донбассе, и партийцы Лимонова решили, что теперь российское государство с ними заодно, был на площади Маяковского митинг – «Донбасс, мы с тобой!», «Киев русский город!», «Наши МИГи сядут в Риге!» и так далее. Но Лимонов – он только внутри себя сегодня заодно с государством, а завтра не заодно, государству-то до этого нет никакого дела, оно Лимонова как вписало когда-то в список врагов, так и не выпишет больше никогда, хоть Лимонов проползи по Красной площади голый с портретом президента в зубах. Плакаты порвали омоновцы, кого-то побили, кого-то забрали, и был еще вообще далекий от политики дядька откуда-то из регионов по имени Мохнаткин – он шел в гости с бутылкой шампанского, и милиция из-за этой бутылки сочла его злоумышленником, потащила в автобус, он полез драться и оказался единственным, кого после того митинга прямо по-настоящему посадили в тюрьму, пять лет общего режима за сопротивление сотрудникам при исполнении.

      «Свободу Мохнаткину!» – уже безо всякого Донбасса под этим лозунгом лимоновцы собрали людей на той же площади 31 числа следующего месяца, потому что в конституции 31-я статья – это свобода