Третье дело Карозиных. Александр Арсаньев

Дмитриевна не сделала, вопреки ожиданиям, ни малейшей попытки его остановить, вместо этого она села в кресло с самым безмятежным видом. Карозин вышел из кабинета, а его миловидная, более того – красивая супруга только пожала плечиками и подумала про себя: «Упрям, как всегда! Ну да ничего, еще успокоится и одумается!» И она, как мудрая жена, хорошо знающая своего супруга, оказалась права, поскольку Никита Сергеевич, поднимавшийся в этот момент по лестнице в свою спальню, подумал вот о чем: «Неужели снова ссориться из-за этих расследований? Не пора ли тебе, Никита Сергеевич, примириться со своею судьбой окончательно?!» Однако подумать-то он так подумал, но шагу не сбавил и к жене не вернулся.

      Более того, когда подали обед, он ни словом не обмолвился о давешнем разговоре, а Катерина Дмитриевна, опять же зная уже по опыту, что данная сцена неминуема, ничуть не огорчалась его молчанием. Она же, не в пример угрюмому мужу, была весела, улыбалась, пыталась его разговорить и кушала с завидным аппетитом, обед у нее удался на славу.

      Закончив с трапезой, Никита Сергеевич, сердито вздохнув, посмотрел на Катеньку и спросил с самым строгим видом:

      – Что же, я согласен выслушать Морошкину. – Катенька при этих его словах потупила взгляд, не желая выдать невольное торжество, которое она испытала в этот момент, и просто кивнула. – Однако, – поспешил добавить тут же Карозин, – это не говорит о том, что я соглашусь ей помочь. Не вижу, что мы вообще способны сделать в данной ситуации.

      – Хорошо, – только и сказала супруга, понимая, что последнее было добавлено просто так, для порядку, и уж если Никита Сергеевич согласился принять и выслушать Галину Сергеевну, то и дело ее расследовать согласится. Иначе и быть не может.

      В назначенное время оба супруга сидели в малой гостиной, отделанной в фиолетовых тонах, и ожидали гостью. Галина Сергеевна Морошкина появилась в дверях комнаты без доклада, как то и было велено слугам. Вдова генерала была дамой довольно тучной комплекции, лет сорока с небольшим, с круглым розовощеким лицом, с натурально рыжими волосами, ресницами, бровями и россыпью веснушек, обильно припудренных, впрочем, с небольшими синими и живыми глазками, с носиком пуговкой и пухлыми детскими губами. Всякому, кто хоть раз взглянул бы на ее открытое лицо, стало бы тотчас ясно, что Галина Сергеевна неисправимая хохотушка, о веселом нраве ее характера свидетельствовала даже ее манера одеваться – ленточки чепца игриво развевались, а обилие рюшечек на полосатом платье, сшитом по модному и крайне неудобному в ношении фасону, словно бы говорили, что ж, мол, поделать, приходится соответствовать строгим требованиям, хотя вообще-то… Одним словом, Галина Сергеевна была существом презабавным и это тоже всякому было ясно. Оттого сейчас опечаленное – и несколько, должно быть, намеренно опечаленное – выражение добродушного лица ей явно не шло и уже через несколько мгновений сменилось привычным и задорным.

      Ее сопровождала крайне бледная и высокая девица лет девятнадцати с черными косами, убранными в невысокую прическу, с задумчивым лицом, на котором