Буря в Па-де-Кале. Александр Арсаньев

Ольга Александрова, – ответил я. – Она исчезла, и я должен ее найти в Кале!

      – Для этого тебя ночью вызвали в Царское село? – недоверчиво осведомилась она.

      – Не только для этого, – устало произнес я в ответ, – но мне бы не хотелось вдаваться в подробности.

      – Ты едешь в Кале? – как-то отрешенно спросила Мира.

      – Да, завтра вечером, – отозвался я. – Кинрю поедет со мной.

      – А я?

      – Я не могу взять тебя с собой, – начал оправдываться я. – Дорога может оказаться опасной! И в конце-концов, это связано с Орденом, с политическими интригами, с войной, наконец! Le sang coulera![1]

      – С чего это вы стали так красноречивы, Яков Андреевич? – ехидно спросила Мира, не отрывая глаз от портрета.

      – Я боюсь за тебя, – отозвался я как ни в чем не бывало. Меня взволновала предстоящая встреча с графиней.

      – У тебя покраснели глаза, – устало вздохнула индианка. – Отправляйся лучше спать!

      Я решил последовать совету Миры, тем более, что на другой день мне предстояло отправиться в море. Но вскоре Мира оказалась в моей постели, и я любил ее с той страстностью, которой был наделен с юношеских лет. Я уповал на то, что моя милая Мира не догадается, что весь этот пыл разжег во мне портрет Ольги Александровой. Я закрывал глаза, и перед моим мысленным взором вставали ее черты. Кого сейчас любила она? И вслед за кем отправилась в чужую страну? Письмо к английскому герцогу отошло как-то на задний план.

      – Я люблю тебя, Яков, – засыпая, сказала Мира.

      – Спи, жизнь моя, – я поцеловал ее в лоб, прежде чем сомкнуть свои воспаленные веки.

      Едва проснувшись, я спрятал императорское письмо в своем тайнике за картиной Гвидо Ренни.

* * *

      Утром я велел Мире позаботиться о моем гардеробе, а сам привел себя в лучший вид: оделся в новенький фрак, брюки со штрипками, повязал галстук, пристегнул бриллиантовые запонки к рукавам белоснежной сорочки, привел в порядок ногти с помощью английской пилки и приказал кучеру запрягать экипаж.

      – Куда это ты собрался, Яков? – подозрительно осведомилась моя индианка. Я вынужден был констатировать с горечью, что она не забыла про портрет зеленоглазой графини.

      – Уладить кое-какие дела, – туманно ответил я. Мне хотелось напоследок перекинуться парой фраз с моей несравненной Боженой Феликсовной, царицей светского Петербурга и моей двоюродной сестрой.

      Она, как впрочем и всегда, обворожительно выглядела и сияла своими сапфировыми глазами.

      – Яков! Ну, наконец-то, милейший братец, соблаговолили пожаловать! – усмехнулась она.

      Двери ее дома всегда были открыты для меня в какое угодно время суток, не смотря на ее своеобразный нрав, склонный к экзальтированности, сумасбродству и ажитации! Однако я ценил ее за острый ум всегдашнюю осведомленность. Не стану упоминать о братских чувствах… Божена Зизевская обязана была что-то знать о любовных похождениях Ольги Александровой, или бы она не была Боженой!

      – Как я могу забыть о своей прелестной кузине, – поклонился

1

Прольется кровь! – (фр.)