Реквием. Виктор Брусницин

оторопь и настроение укоризны, устроился в один из них механиком. Стоцкий выразился неизменно оптимистично:

      – О, на человеческое замахнулся. Распредвал – это вам не интеграл.

      Занимательно, что вслед поплыл и Роги, аналогично бросил науку, ударился в живопись. Собственно, я один остался неприкасаемым, Гена, скажем, тоже разменял обстоятельства: у него совершился очередной любовный запой.

      Олег дает такое определение дружбы: свобода. Я же считаю, друзья те, кто знает о каждом буквально все, причем в силу того, что это, как и позывы делиться – потребность. Впрочем, определение Роги данное ничуть не отменяет, ибо знание в любом аспекте и есть свобода (вспомним Спинозу с его познанной необходимостью). Я к тому, что мы были прекрасно извещены о географических и, если так можно сказать в его отношении, душевных (Олег говорил, медицинских) движениях Гены. Излагал приключение он примерно так:

      – Это я вроде бы еще с Люськой жил. Свадьба у приятеля. Там клюшка одна присутствовала с Байкала, облик ладный, нога. Разговорились, зашли в ванную, трахнулись. Муж привередничать затеял, кулаком над головой вертеть. Собственно, треснул мне по ряхе. Лялю, замечу, не тронул. А причем здесь я – химия. Пара лет прошла, приезжает прелесть с ребенком, без мужа. Я узнал, шасть, разумеется к приятелю, которому она родственницей числилась. Особенных, надо сказать, настроений не существовало, а когда увидел, обратно мятеж. И любопытный момент, ночевали совместно, однако я по ее несильной просьбе вводить не стал. Чудо. Провожал на вокзал, парнишку на руках нес точно родного. Сонька как раз Варьку рожает, а меня обуревает на полную, химия самая высокомолекулярная. Химическая гражданка, между тем, в Новый Уренгой переезжает, я ее адрес раздобываю и звоню: приезжай, сойдемся на семь пик. Не приехала, мужа, кричит, жалко.

      Гена закурил. Курил он всегда во множестве и сигареты самые дорогие. Вообще, дым в глаза, пыль ему были свойственны особенно – позер завзятый, любил, напыжившись произнести: «Порешаем».

      – Однажды все-таки приехала, звонит в полночь. Что-то наплел Соньке, погнал. Ох, мужики, дали мы копоти, такого еще не было. Следует идти домой, а эта рубашку мою порвала в клочья, с ножом прыгает – убью и себя и тебя. Остался, поскольку рубашку жаль… Она все надеялась бросить мужа, но не получалось, пил. Впрочем и она позже спилась… Тем временем Сонька опросталась Варюшкой и что-то во мне треснуло. Привез домой импортную коляску, еще невиданные вещи и ухожу на три дня. Отсюда и пошло, закрутился, с Шацким связался…

      Деятеля этого я знаю, мент. Начали они на пару куролесить, семья у Стоцкого сыпалась, это было очевидно. И верно, Шацкий и Стоцкий тот еще болеро устроили, девки не переводились, пьянки. Меня всегда поражало, до чего ловко умел Гена что называется втереться в доверие. Семья новоиспеченного приятеля была непростая, мать заведовала неким магазином, являлась по тем временам крутым человеком – это