Мёртвая свадьба. Елена Усачева

новеньких напугать. Ещё и историю про мёртвую свадьбу вспомнил.

      – А чего Ритка?

      Толик глубже закопался в плащ. Он хотел вообще в нём раствориться, чтобы на некоторое время стать невидимым и неслышимым.

      – Ей мать вставила. Ритка всех убеждала, что это не она, но зачем-то в костюме осталась.

      – А Иринка? – буркнул Толик, понимая, что всё не так хорошо, как ему казалось. Зря спрятался. Надо было сразу домой идти. Его сделали крайним, и теперь придётся оправдываться.

      – Я ходил с народом к ним домой. Баба Света кулаками машет, говорит, чтоб близко больше к её дому не подходили. Всё, что нужно, мы уже сделали. Маринка выбегала на крыльцо, рассказывала, что сестра бредит, вроде как температура у неё. В бреду про утопленника твердит и всё хочет на Онегу пойти.

      – А какого лешего они купаться полезли? Могли бы с берега смотреть. Как все нормальные люди.

      – Маринка рассказывала, что это всё сеструха. Когда Ритка завыла, Иринка её за руку схватила и через кусты ломанулась, а потом сразу в воду полезла и стала тыкать, говоря: «Вот здесь, вот здесь!» Потом вдруг резко наклонилась, говорить стала с кем-то. И бухнулась. Тут и вы с Игорьком подоспели.

      Толик мрачно смотрел в сумерки. Хорошая была идея. Потом бы поржали у костра. Непонятно, почему всё так плохо закончилось.

      – А делать-то теперь чего? – спросил он, понимая, что трёпки не избежать.

      Колян долго грыз соломинку, смотрел, как с козырька кепки капает.

      – Может, прощения попросить?

      – У кого? – Толик почему-то представил, что в знак прощения его опять погонят на озеро, заставят нырять, доказывая, что никакого утопленника Иринка видеть не могла. Но тут должен непременно вынырнуть обиженный утопленник с претензией, что его так плохо изобразили. Толик попросит прощения, обнимется с ними и клятвенно заверит, что больше никогда так делать не будет.

      – У новенькой.

      Толик вздрогнул, прогоняя образ братания с потусторонними жителями: в его фантазиях уже и русалки из озера полезли, и морские чудовища.

      – Я её пальцем не тронул, – напомнил Толик. – Она сама зачем-то через кусты, а потом нырнула. Ладно бы она нас с Риткой испугалась. Так ведь нет.

      – Ну тогда у бабы Светы, – Колян почесал лоб и вновь нахлобучил кепку.

      – А у неё-то с чего? Она просила девчонок пригласить, я пригласил. Они сами…

      – Тогда зачем ты тут сидишь? Шёл бы домой.

      От неожиданного предположения, что он на самом деле и не виноват вовсе, Толик встал.

      – Погоди! Мать-то тогда почему злится? – остановил он сам себя.

      Колян догрыз соломинку, бросил остаток под ноги.

      – Мож, просто потеряла тебя, волнуется? Темно что-то. Обычно об это время светло.

      Толик стащил с макушки противогаз. Тот неприятно щёлкал гофрированным хоботом.

      – Я тогда пойду, – Толик потянул с себя плащ. – До завтра. Ты фоткаться-то будешь?

      – Если не отменят. – Колян забрал противогаз и любовно прижал его к груди.

      – С чего отменят-то? Не должны! – замотал головой Толик. Ему нужно