Слепой. Обратной дороги нет. Андрей Воронин

сидела облезлая мартышка в засаленной красной юбочке, под которой скрывался памперс. Крокодилий хвост безжизненно свешивался у Кости из-под локтя, при каждом шаге похлопывая его по бедру, а мартышка моргала по сторонам слезящимися карими глазенками и время от времени, будто спохватившись, принималась суетливо рыться у Кости в волосах, что-то такое оттуда выбирая и немедленно отправляя в рот. Глядя на нее, можно было подумать, что у Кости в прическе полным-полно паразитов; кстати, бывало, что некоторые именно так и думали, о чем свидетельствовали задаваемые Косте ехидные вопросы: дескать, а что это ваша обезьянка ест? Вы туда нарочно что-нибудь вкусненькое кладете или оно там само, гм… заводится?

      Костя Шекель на такие вопросы не обижался, потому что вопрос, если он не риторический, во-первых, означает, что тебя заметили и тобой заинтересовались, а во-вторых, как правило, требует ответа. А вопрос и ответ – это уже общение, в ходе которого человека не так уж трудно расподожить к себе, охмурить, окучить и в конечном итоге выставить на энную сумму. Поэтому Костя Шекель подробно, обстоятельно объяснял, что такое поведение свойственно всем обезьянам и означает у них знак наивысшего доверия. Кроме того, продолжал он, перебирая друг другу шерсть, обезьяны находят и едят вовсе не паразитов, как считают некоторые далекие от зоологии товарищи, а кристаллики соли, которые для них являются лакомством. Вот у вас, девушка, извините за нескромный вопрос, паразитов нет, правда же? Не бойтесь, она не кусается! Сейчас, привыкнет чуть-чуть… Смотри, Маруся, какая красивая тетя! Вот видите? У вас тоже ищет. Значит, вы ей понравились. И не ей одной, чтоб вы знали… Обними тетю, Маруся. Ай, молодец! Теперь поцелуй… Умница! Мне бы на твое место, я б ничего больше в жизни не хотел… Снимай, Гена. С вас двадцать гривен, фотография будет готова завтра, в это же время. Хотя, если хотите, можем договориться как-нибудь по-другому… Да, вы совершенно правы, бартером! Маруся, иди к папочке, тетя шуток не понимает…

      Вдоль улицы со стороны моря тянуло ровным свежим ветерком, каштаны готовы были вот-вот зацвести. Костя шел, кивая знакомым, которых у него здесь было великое множество: официанткам в уличных кафе, продавцам, что выглядывали из магазинов, уличным торговкам, инвалиду дяде Саше с его говорящими весами, которые на всю улицу предлагали прохожим измерить рост и вес, освобождая тем самым дяди Сашин речевой аппарат для более приятных дел – для курения, сплевывания под ноги и потягивания пивка из пластмассового стакана. Гена Шнобель плелся рядом, шаркая растоптанными босоножками сорок шестого размера – высоченный, тощий, нескладный, сгорбленный под тяжестью архаичного «Зенита», что свисал с его длинной угловатой шеи на засаленном ремешке. На перекрестке этот поц, забыв, наверное, на кого похож, вдруг вздумал клеиться к молоденькой милиционерше, которая стояла там, улыбаясь весеннему солнышку, и делала вид, что следит за соблюдением водителями и пешеходами правил дорожного движения.

      Вопреки ожиданиям Кости, Гену не послали подальше после первых же