Иллюзорея, или Иллюзорная реальность. Ирина Красовская

ой руке. В правой покачивалась коробочка с пирожными, кокетливо перевязанная золотистой ленточкой. Она разрешила себе не бороться со сладкой привязанностью, не запрещать вкусности, а потом срываться и корить себя. А наслаждаться вкусной едой, красивой жизнью, роскошной природой, вкушать окружающую действительность как произведение искусства, как дар.

      Улица, ведущая к морю, в этот час была пустынна. Лишь лысоватый мужчина с усами Сальвадора Дали вышел из старинной виллы с высокой башенкой, над которой гордо реял флюгер в виде парусника. Он открыл ставни, тихо скрипнувшие старинным деревом и принялся поливать цветы. В садах росли и нежились под лучами не жаркого солнца синие ирисы с жёлтой начинкой, хрупкие незабудки и тюльпаны, царственные лилии и голубые гортензии, благородные чайные розы в дорогом наряде, хрупкие, рдеющие на солнце маки, и одуванчики в скромном, но ярком обличии. Благоухающая красота органично и причудливо выстраивала картинку идеального воскресного утра.

      Безмятежно щебетали птицы, покой которых не нарушал ни шум машин, ни разговоры людей: они здесь и сейчас просто не существовали. На её земле были только Мила и Природа. Даже поливающий сад мужчина куда-то пропал. Желтоносые чёрные дрозды выклёвывали глаза у незабудок. Воробьиная мама заталкивала крошки хлеба в рот упитанного птенца. Голубка важно прохаживалась по изумрудной траве, и, осторожно поглядывая на Милу круглым глазом, что-то выискивала в траве. Нежно-сладкий аромат. Сказка наяву.

      Она любила выхватывать замедленным взглядом, самые красивые и трогающие её сердце нежным откликом и ласкающие око картинки, и помещать их в себя. Коллекционируя красоту природы, архитектуры, запахи и звуки в своём великолепии и трёхмерном изображении. Будь то милейшие сады, прозрачно-пряные лепестки цветов, так и касание ласковой волны, отражения солнечного света от мокрого пляжа, мелкие песчинки, катаемые волнами веками и столетиями, синь моря и неба, ускользающие тени рыб и птиц над ними, дальние приветы парусников и гудки пароходов, взмахи колючих лапок сосен с идеальной геометрический формой шишками и кривыми от зимнего рваного ветра стволами, пряничные домики и роскошные виллы, глядящие приветливыми и светлыми окнами на море и в шторм и в штиль.

      Когда ей случалось грустить, или вдруг нападала тоска, как упрямая сумасбродная кошка, неизвестно откуда приходившая и также непонятно куда пропадавшая. Тогда она доставала из тайников души и памяти, и, как любимые фотографии, рассматривала эти объёмные картинки, наполненные звуком, цветом, запахом и томлением нежной любви и расслабления, и вновь чувственно проживала эти ощущения. Иногда Мила любила создавать из этих объёмных, почти живых образов, короткометражные внутренние фильмы, которые она населяла знакомыми и незнакомыми персонажами, писала им диалоги, планировала их судьбы, хоронила и воскрешала, играла свои роли: иногда счастливые, а иногда страдальческие. В них она плакала, смеялась, любила и отвергала – проживала всю гамму эмоций и чувств в придуманном мире, который незаметно проникал в её сны, становился отдельно-существующим пространством со своими правилами, злыми и добрыми персонажами.

            Замечтавшись, Мила – статная женщина среднего возраста с красивой русой косой – дошла до набережной. Но опомнившись, повернула в тенистый переулок и мягкой походкой пошла домой. С мужем, который был старше её почти на двадцать лет, они арендовали большую квартиру на первом этаже спокойной резиденции, населённой в основном, пожилыми людьми и более молодыми людьми с ограниченными мобильными возможностями. Там жили несколько пар её возраста. Одна такая семья была их соседями по лестничной площадке: муж – типичный француз из среднестатистических фильмов – высокий саркастичный худощавый брюнет, и его неработающая жена – полноватая блондинка с потухшим взглядом. Поговаривали, что они много пьют, особенно она, но вели себя тихо.

      Квартира с большими окнами до потолка, выходившими на аккуратно стриженный газон, с широким коридором, прохладными спальнями и американской кухней, ей очень нравилась. Из своих достаточно скудных средств они с мужем смогли всё же обставить её в классическом стиле начала XX века, покупая ранее очень дорогую старинную мебель по большим скидкам. Современный французский средний класс и молодёжь активно избавлялись от нафталинного и скучного интерьера своих бабушек и дедушек и предпочитала современный, но такой однотипный стиль, унифицированный и не слишком солидный, меняющий тенденции и основной цвет каждый год под влиянием моды.

      Их мебель – кресла Вольтер, банкетки Ренессанс, кожаные диваны и кресла в стиле Генри IV, картины, вазы, подсвечники и прочие безделушки они покупали в основном на «блошиных рынках» или по объявлениям. Муж Милы Филипп обладал очень цепким взглядом, мгновенно оценивающим настоящую ценность объекта, и несокрушимой манерой выторговывать дорогие картины неизвестных или забытых мастеров в настоящей деревянной рамке за небольшие деньги. Продавцы проникались к солидному покупателю несокрушимым доверием и, без особого сопротивления, отдавали ему свои ценности, и при этом ещё и благодарили. Мила не была наделена талантом своего супруга и обычно покупала за ту цену, которую ей предлагали. Торговаться очень стеснялась, ей казалось это неудобным и почти неприличным.

      Когда