Сад нашей памяти. Мэри Эллен Тейлор

сроки. Отец однажды обмолвился Либби, что их развод украл у него сына.

      – Тебе вовсе не надо было пилить в такую даль, – сказала она. – Мог бы отправить мне по почте или вообще выбросить. Если я до сих пор этих вещей не хватилась, то вряд ли они мне так необходимы.

      Джереми всегда был очень внимательным и деликатным. Он старался не выдавать своего огорчения, когда Либби раз за разом теряла плод. Однако его тихая доброта лишь еще больше подогревала в ней ярость. Как он мог не бесноваться из-за этого?!

      – Я думал сообщить тебе о своей женитьбе лично. Не хотел, чтобы ты узнала об этом из «Инстаграма». – Он сунул руку в карман и с глухим позвякиванием стал перебирать в нем мелочь.

      Либби по-прежнему следила за его существованием и время от времени заглядывала на его страничку. Она надеялась, что жизнь у Джереми, как и у нее, застряла на нейтрале. Но, по всей видимости, это было не так.

      – Пошли, – предложила Либби. – Показывай, где ты припарковался. Переправлю вещички к себе в машину.

      – Отлично.

      В молчании они двинулись по усеянной лужицами гравийной дорожке в сторону парковки. Когда они были мужем и женой, Либби никогда не угнетало такое взаимное безмолвие, равно как не беспокоило и Джереми. Теперь же это будто вызывало в нем дискомфорт.

      – Хекманы наконец переехали, – сообщил он.

      Супруги Хекман были их престарелыми соседями по дуплексу[1]. Они оба были вегетарианцами, и миссис Хекман пила столько морковного сока, что, казалось, и сама сделалась такой же оранжевой.

      – Сколько, интересно, они там прожили? Лет тридцать – тридцать пять?

      – Сорок. Сейчас переехали в Теннесси, поближе к своим детям.

      – За них можно порадоваться.

      Миссис Хекман была помешана на здоровом образе жизни и с фанатичной настойчивостью поила Либби свежевыжатым морковным соком всякий раз, когда та оказывалась в положении.

      Джереми оглянулся на оставшийся позади особняк, из которого начали понемногу выходить на воздух гости.

      – С работой у тебя, я вижу, все отлично.

      – Да. Я бы даже сказала, преуспеваю.

      Как только они с Джереми решили завести ребенка, Либби пришлось прекратить проводить своим больным сеансы химиотерапии. А после двух оборвавшихся беременностей ее намерения ухаживать за больными и умирающими вообще иссякли напрочь. Тогда-то, с благословения Джереми, она и начала профессионально заниматься фотографией.

      – Моника ждет ребенка.

      Ее словно ударили в живот, и только что сидевшее в ней самообладание, которое усилием воли удалось собрать, вдруг разом исчезло. В сознании тут же закружились мысли о так и не рожденных детях, и вся ее давняя боль, с таким старанием запертая подальше, отчаянно забарабанила, просясь наружу. Несколько мгновений Либби не в состоянии была сказать ни слова, боясь, что ее тон выдаст безысходную, страшную тоску.

      – Я понимаю, насколько для тебя тяжела эта тема, – поспешно добавил Джереми.

      Это была их тяжелая тема. Их потери. Их боль. Теперь же это был

1

Дуплекс – дом, разделенный общей стеной на две половины под общей крышей, рассчитанный на проживание двух семей. (Здесь и далее прим. перев.)