Становясь Лейдой. Мишель Грирсон

ты этому научилась, дитя? Я тебя не учила. Маева удивленно качает головой. Она завидует дочери: ее ребяческой непосредственности, ее чистой радости от игры, когда мчишься по жизни, как вольный ветер, и тебя не тяготит груз забот. Когда-то я тоже была такой. В груди разливается крошечное озерцо сожалений. Буйство стихий – в нашей крови. Несмотря на эти стены. Несмотря на все мои усилия. Она глядит на свои руки – грубые и сухие, – на пальцы, сжимающие иголку. Что сделалось с моей жизнью? Когда она стала такой? Разволновавшись, Маева втыкает иголку в ткань и откладывает шитье. Она сама толком не понимает, что именно чувствует – непокорство? решимость? – но ей вдруг отчаянно хочется выйти из дома.

      Дела подождут, размышляет она. Иногда можно позволить себе отдохнуть. Но тут она видит, как из амбара выходит муж и окликает их дочь. Смирившись, Маева садится обратно на стул.

      Дела будут копиться. Проще сделать все сразу, не откладывая на потом.

      Она берет в руки отложенное шитье, смутно прислушиваясь к тиканью часов на стене под лестницей. Раньше ее раздражал этот звук, а теперь успокаивает. В последние годы время идет незаметно, потихоньку крадется на цыпочках, все мимо и мимо. Кажется, еще мгновение назад Маева сама была как дитя; и вдруг стала матерью. Она даже не представляла, как сильно ребенок – или время – изменят ее, перекроят по-своему. Ее жизнь словно переломилась надвое. Все, что было до Лейды, теперь представляется таким далеким. Все, что стало потом, – так настойчиво и неотложно. Вот и несешь на себе тихий груз повседневных насущных забот. Учишь дочь наводить чистоту в доме, готовить еду, шить одежду. Быть такой же, как все. Стать обычной – вот лучшая защита для Лейды, даже если она никогда не выходит за пределы двора.

      Маева научилась находить утешение в каждодневной рутине. Когда ускользающие минуты измеряются так предсказуемо: вот стежок, вот пятно, вот ложка на столе. Но с недавних пор в ней поселилось тревожное чувство, будто все ее тело распадается на кусочки и замедляется, не поспевая за ходом времени. В ней пробуждалась тоска по ее прежней жизни. По прежней себе.

      Плыть под луной. Петь вместе с сестрами. Нырять в глубину вдвоем с ним.

      Внизу живота разливается трепетный жар. Знакомое, давнее томление, которого она не испытывала уже много лет. Какой неистовой, неукротимой была тогда ее любовь! Как страстно она стремилась к нему – как безоглядно она рисковала, – лишь бы побыть с ним подольше.

      Непрошеный и незваный, в голове у Маевы звучит голос матери, повторяя предостережение, сказанное незадолго до смерти: По-твоему, это любовь? Это ничто, моя девочка. Она тебя выжмет до капли, заберет, что ей нужно, а потом выбросит прочь. Вот когда ты сама станешь матерью, тогда и поймешь, что такое любовь. Истинное буйство чувств, до которого не дотянуться никакому мужчине, никакой буре и даже морю. Маева помнит, как закатила глаза, отмахнувшись от маминых слов.

      Но оказалось, что мама была права. С рождением ребенка рождается мать. Как только Лейда пришла в этот