Камасутра от Шивы. Наталья Солнцева

царица Савская, явись в полчаса…»

      Маша пыталась повторить, но ее переклинило. Трясясь в ознобе, она не могла разжать губы и только мычала.

      «Ты не корова! – разозлился Шестаков. – Повторяй то, что я говорю! Шевели языком!»

      С третьего раза она сумела вымолвить то, что требовалось. Ожидание на лице доктора сменилось раздражением. Результат был не тот, на который он рассчитывал. Он заставлял Машу повторять разные непонятные слова, призывал каких-то духов… притопывал ногами, хлопал в ладоши, щелкал пальцами… Все было напрасно.

      В гневе Шестаков пнул носком туфли стул с посудиной от бурды, и та с грохотом покатилась по полу.

      «Что опять не так? – взревел он, размахивая руками. – Что не так?!»

      Доктор сорвал ситцевую занавеску и бросил Маше: «Прикройся!»

      Она торопливо закуталась. К ней медленно возвращалось соображение. В доме нет ни воды, ни, тем более, ванны. Как здесь мыться? Не в речку же прыгать? Кожу пощипывало, хотелось почесаться, но она терпела.

      Шестаков как будто забыл о Маше. Он метался по горнице, что-то негодующе бубнил, кому-то грозил, потом плюхнулся на стул и схватился за голову.

      «Она меня не слышит… не слышит… Она не хочет иметь со мной дела…»

      «Я вас слышу… – негромко молвила Маша. – Я на все согласна…»

      «Дура!»

      Она обиженно зашмыгала носом. Хотела заплакать, но слезы не шли. Все тело горело под слоем блестящей бурды.

      «Мне надо помыться, – прошептала она. – Принесите воды, Егор Дмитрич…»

      «Смыть! Все смыть к чертовой матери! – вскинулся он. – Ничего не вышло!.. Ничего!»

      Он дернул ее за руку и потащил во двор. Над крышей сияла луна. В воздухе звенели комары. Маша не помнила, как сунула ноги в старые резиновые калоши, как оказалась на берегу речки.

      Шестаков сбросил одежду и, с шумом раздвигая камыши, увлек Машу в теплую, пахнущую тиной воду. Они долго плавали, плескались, ныряли.

      «Ты русалка, – твердил доктор. – А я водяной! Мы с тобой – нечистая сила!»

      Он казался безумцем, и Маша инстинктивно сторонилась, терла листком кувшинки кожу, чтобы быстрее смыть краску. На воде дробилась, переливалась светом лунная дорожка. Где-то на берегу в зарослях ивняка вскрикивала ночная птица.

      Они вернулись в дом за полночь. Доктор дал Маше свою рубашку, а сам шел в мокрых после купания плавках, неся в руках джинсы. Комары лезли в лицо, нещадно кусались. У Маши зуб на зуб не попадал. Она порывалась заговорить, но не находила нужных слов.

      В доме она попросила хозяина растопить печку. Тот рассмеялся: «Лето на улице, какая печь?» Чтобы согреться, он предложил водки. Достал из старого шкафчика початую бутылку и две граненых стопки.

      Маша выпила и легла на жесткий диван. Происшедшее с ней в этой неприбранной горнице казалось сном, диким и нелепым. Шестаков ходил кругами, о чем-то думал. Потом снял плавки и повесил на спинку стула просушиваться, а сам обмотался полотенцем. Он совершенно не стеснялся Маши, как будто они были давно близки.

      Перед глазами у нее все плыло. Доктор