.

поглядела, да и ответила, как есть:

      – А что толку с той любви?! Я уже любила, архимаг, я так любила, что весна в груди цвела. И он любил меня, больше жизни любил… Но не больше власти. И сгорела моя весна, в пожарище тщеславия сгорела, а перед тем – от осознания предательства замерзла как ранняя яблонька, что расцвела раньше времени, да мороз прибрал. Такие как вы не умеют любить, Агнехран. Такие как вы, умеют только приносить в жертву. Убивать. Растаптывать. Но любить – нет. Прощай, маг.

      И я забрала наливное яблочко.

      Убрала блюдце серебряное.

      Слезы вытерла.

      Раз, еще раз, в третий раз. А они все текли и текли, неуемные да неугомонные, а мне больно так.

      Дверь отворилась без стука. Вошел аспид, да так, словно поспешал-торопился ко мне прийти, и от вида его страшного я вздрогнула – все никак не привыкну к чудищу легендарному. Но хоть и явился без спросу, все равно ему обрадовалась – лучше уж с ним о деле поговорить, чем рыдать понапрасну. Слезы быстро вытерла, на стул свободный указала, да и…

      Вдруг подумала – А чего это я ему обрадовалась-то? Он же за списком пришел, а список не готов еще.

      – Госпожа хозяйка лесная, – аспид сел на место предложенное, в глаза мои вглядывается напряженно, и словно бы виновато. – Случилось чего, али как?

      – А, ничего не случилось, – я новый листок взяла, перо гусиное в чернила обмакнула, – так, о прошлом вспомнилось, да и взгрустнулось невзначай. А ты прости меня, аспидушка, за дверь погребную, сама не ведаю, что нашло на меня.

      Ну вот, извинилась, а то чувствовала себя поганкой вреднючею, да и неудобно было, совестно.

      – Ничего, то тренировка была, а тренировка завсегда вещь полезная, – мирно отозвался аспид.

      – И за Гыркулу благодарствую, – не поднимая взгляда от листка, добавила я.

      – Дело прошлое, – уклончиво ответил аспид, словно и принял благодарность, и… не совсем.

      А я слезы вытерла. Откель взялись не ведаю, но с чего-то прекращаться отказывались.

      – А сдается мне, что-то да случилось, – медленно проговорил аспид.

      – Аспидушка, – я голову подняла от стола, на аспида поглядела, – я в твои дела не лезу, откуда ты пришел не спрашиваю, вот и ты, будь добр, в душу мою не лезь.

      Ответом мне был спокойный взгляд холодных глаз на черном матовом лице, и еще более холодное:

      – Аедан.

      Ну так, значит так.

      – Будь, по-твоему, господин Аеданушка, да только от обращения, суть сказанного не меняется.

      И я начала писать.

      Первым пунктом шло – «Ловушки наземные».

      Аспид слегка подался ко мне, поглядел на написанное и спросил:

      – Это как?

      Ох ты ж… да, как-то объяснить то надо.

      Вздохнула, и попросила:

      – Садись близехонько.

      И указала на место, рядом с собой.

      Да только аспид взял, и вместо того, чтобы со стулом передвинуться, сам поднялся, подошел, на колено опустился, и вдруг как-то неуютно мне стало, от близости такой. Моя б воля, я бы отодвинулась, да некуда – стул и так в стену упирается. А тут аспид