Пропавшая дочь. Адам Нэвилл

остудить горячую кожу руки.

      Когда ему требовалась еда, он брел к торговому автомату на пустом ресепшене двумя этажами ниже. Каждый шаг заставлял его задыхаться. Картонные коробки с едой были изготовлены его последним работодателем – культивированные микропротеины, которые несколько лет назад он рьяно помогал распространять, поскольку мировые цены на продовольствие выросли, а экспорт сократился. Обеды были ароматизированы и по форме напоминали продукты, которые ели когда-то, в лучшие дни. С тех пор как он перестал работать в сфере логистики – хотя он почти не вспоминал то время – было сделано несколько улучшений.

      Пятнадцать лет назад, когда его компания начала распространять эти обеды, Отец задавался вопросом, не придется ли однажды ему самому есть еду, изначально предназначенную для голодающих. Питательное вещество с высокой степенью переработки являлось дополнением к зарубежной продовольственной помощи, когда запасы зерна сократились, а затем практически исчезли. Производство большого количества в ущерб разнообразию быстро стало насущной потребностью. Но каждый синтетический пищевой продукт, неустанно производимый химическими заводами страны, теперь потреблялся внутри страны, заменяя собой мясо и молоко, и не добирался ни до обессиленного чернокожего населения Африки, ни до жутких палаточных лагерей, возведенных в Южной Европе.

      Еда в автомате стоила в три раза дороже, чем в магазинах, но Отец покупал ее и ритуально разогревал в одной из двух микроволновок в кухонной зоне, после чего осторожно возвращался к себе в номер. К тому времени, когда он садился за маленький столик, еда остывала и ее можно было есть пластиковой ложкой, хотя даже медленное шевеление челюстью отзывалось в плече болезненными покалываниями. Он пытался ослабить неутихающие боли либо садясь, либо ложась на бок и постоянно поправляя подушку на мокрой от пота кровати. То, что пальцы левой руки сохранили подвижность, являлось хорошим знаком, и по этой причине он откладывал поход в больницу в Шипхее. Больница находилась недалеко от того места, где он с семьей когда-то жил, и он не смог бы снова смотреть на этот холм, как и видеть всплывающие в памяти силуэты старых домов.

      Спать ему удавалось в разное время суток: в полдень, с шести до девяти утра, в получасовые отрезки второй, самой жаркой половины дня, после которых он просыпался мокрым от пота. Иногда он дремал влажными вечерами, когда его собственный животный запах заполнял тесный номер. На третью ночь он так глубоко провалился в сон, что проснулся лишь в середине следующего дня, когда солнце давило на здание отеля своим огненным жаром. После этого он снова заснул или, может, потерял сознание и очнулся лишь после полуночи.

      Прерывистым был его сон или долгим и похожим на коматозный, он оживал пугающими видениями, от которых Отцу казалось, что мозг у него разбился, как глиняная посуда при падении на жесткий пол – а потом был кое-как и неправильно собран.

      В часы бодрствования Отец убивал время за просмотром новостей по каналам, предлагаемым медиаслужбой отеля. На других каналах, как всегда в изобилии, были