Письма русскому буддисту. Адель Барабаш

с дуба, цыганскими глазами. Ну держись, подумал, длинный, и, забыв про прежнюю свою осторожность, стал богомолом карабкаться по корявому стволу, обхватывая его длинными ногами. И когда он был почти у цели, шляпа зацепилась за ветку, и, покачавшись, упала на кошку, дремавшую в ложбинке между корней. Кошка так и ринулась прямо в шляпе, куда глаза ее не глядели и с испугу заскочила в глубокую лужу, а затем громко, и уже не по-кошачьи воя, шляпа понеслась по переулкам, но долговязый не стал прослеживать ее дальнейший путь, он устало огляделся и стал спускаться вниз. Ворона то ли от жалости к длинному, то ли от смеха выронила купюру из клюва. Длинный, отряхиваясь, посмотрел на ворону как-то укоризненно, но уже беззлобно и двинулся в лавку к ростовщику.

      В тот непривычный для долговязого день, когда он по нелепой случайности, оказался без шляпы, без своего прикрытия, чувствуя себя голым и беззащитным, он сидел в арабском кафе и вспоминал, как смеялись в том чудесном месте, где он однажды бывал, над страхами, загадками и прочими бессмыслицами, и как он, серьезный человек, лазил на дерево, чтобы отобрать бумажку у вороны. И как внезапно ослепшая кошка пустилась бежать, мелькнув из-под шляпы розовой пяткой, и как еврей-лавочник, испугавшись длинного без шляпы, заподозрив коварный замысел в неожиданной открытости гостя, машинально напялил на голову подвернувшуюся под руку феску с оторванной кисточкой, потому что был убежден, что одному из двух людей, сообщающихся между собой, есть что скрывать, и затем, поняв нелепость своего порыва, стянул ее, закашлялся и пригладил волосы.

      Длинный ждал чай. Веселый арапчонок, похожий на лемура, в феске с синей, перетянутой золотой нитью, кисточкой, колдовал над дымящейся пиалой и иногда подмигивал единственному гостю, жуя финики и улыбаясь во весь рот.

      Темный чай с лимонным солнцем напомнил длинному детство: бабушку Хлою, деда, с пузатой маленькой трубкой, выпускающего вишневые кольца из-под пышных усов, безупречно белую Жульку, мирно сопящую на бабушкиных коленях…

      Арапчонок принес сладости, хрустящие шарики с медовой начинкой, хлопнул длинного по плечу, надул щеки и выпустив воздух сказал: «Плям!», – повесил феску на серый гвоздь и вышел из кафе.

      Письма русскому буддисту

      Письмо первое

      Ты спрашиваешь, почему я не иду на семинар «Получи это».

      За все века, за все эпохи, которые видела земля, знающих людей было всего около двухсот человек. Во всякий век на двух-трех знающих людей миллионы глупцов и невежд. Что мне могут показать эти люди того, чего я не могу увидеть сама? Нет избранных знать – каждый сам себя избирает.

      Я всегда понимала эту «философию», но она для меня никогда не была связана с именами, народами, методиками и прочими ограничениями: мы говорили одними и теми же словами и понимали друг друга, при этом если я и читала специальную литературу, то очень мало, и на тренингах не бывала. Я говорю о том, что путь самопознания и самосовершенствования