Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века. Геннадий Седов

время внизу насыпи, побежали по условному сигналу (высунувшаяся в вагонном окне рука со шляпой) к прицепленному в хвосте техническому вагону.

      Мастерская-лаборатория на колесах члена минского народнического кружка Мечислава Фодиевича Парфиановича, заведовавшего ремонтом весов на линии Московско-Брестской железной дороги, была ценнейшей находкой для революционеров края. Пользуясь предоставленными ему правами, инженер-путеец перевозил в своей кочевой кибитке запрещенную литературу, оборудование для подпольных типографий, преследуемых полицией товарищей.

      Ехали среди нагромождения механизмов, ящиков с запчастями, к зарешеченным окнам не подходили. «Гомель!» – объявлял очередную станцию Парфианович. Исчезал ненадолго, возвращался, затаскивал в вагон судки с едой и чайник с кипятком. Черпали ложками из судка битки с кашей, запивали свежезаваренным чаем из кружек.

      – У меня, друзья, – опускал в кружку кусок колотого сахара Парфианович, – колесная болезнь. Не спится дома, хоть убей. В дороге сплю как агнец небесный, а в спальне на кровати, ни в одном глазу. Хожу часами, как лунатик, в палисаднике сижу. Жена смеется: может, нам, говорит, колесики на ножках кроватных приделать, кататься по квартире?

      Товарняк часами простаивал на станциях, загонялся в тупики. Вагон отцепляли, возили из конца в конец, цепляли к новому составу. Гудел прощально паровоз, трогались в путь. «Горностаевка!»… «Чернигов!»… «Нежин!» – объявлял Парфианович.

      В Киеве простояли полдня, проехали Жмеринку, с которой началось их странствие по югу России. День, ночь, битки с кашей, чай из кружек, вагонная одурь. Кодыма, Бирзула, безымянные полустанки. На одиннадцатые сутки, помятые, с закопченными лицами, они спустились со ступенек на черный от мазута гравий станции Одесса-товарная.

      – Успеха, товарищи! – помахал с площадки рукой Парфианович. – Адрес вы знаете. Если что-то не так: заминка и прочее, возвращайтесь в вагон. Я здесь простою минимум до пятницы.

      Даешь революцию!

      «Я жил тогда в Одессе пыльной:

      Там долго ясны небеса,

      Там хлопотливо торг обильный

      Свои подъемлет паруса;

      Там все Европой дышит, веет,

      Все блещет югом и пестреет

      Разнообразностью живой.

      Язык Италии златой

      Звучит по улице веселой,

      Где ходит гордый славянин,

      Француз, испанец, армянин,

      И грек, и молдаван тяжелый,

      И сын египетской земли,

      Корсар в отставке, Морали».

А.С. Пушкин, «Евгений Онегин»

      Одесский обыватель, вышедший погожим летним утром 1905 года за калитку, чтобы сесть за углом в набитый до отказа вагон конки, уплатить за билет, проехать три остановки, прошагать до станции «канатки», подняться в движущейся кабинке на Николаевский бульвар, приподнять по привычке шляпу, проходя мимо задумчиво глядящего вдаль Дюка на постаменте, двинуться, вдыхая прохладный бриз с моря, по направлению к Пассажу, раскланиваясь со знакомыми, размышляя при этом, на чем