Под ручку с мафией. Марина Серова

думая, я двинула по боковой. А еще через некоторое время натянула и капюшон. Стало еще лучше, обзор, правда, сократился. Поэтому я не заметила Аякса – пропитого престарелого голодранца, к которому питала необъяснимую симпатию и ссужала время от времени мелочевочкой «на поправ души» – по его выражению. А он, в благодарность, ссужал меня разного рода уличными новостями, среди которых встречались и любопытные, и полезные.

      – Танька, Танька, Танька, Та-анечка! – услышала я прямо над ухом негромкое пение. Здравствуй, красавица моя!

      Седые, всклокоченные лохмы, седая щетина на лице морковной красноты. Вениамин его имя.

      – Здравствуй, Венечка!

      – Идет, гляжу, Танька, не узнает. Гордая, как царица Савская.

      – Ох, Аякс, что-то не до шуток мне сегодня. Настроение не то.

      – Влюбилась, царица ты моя ненаглядная!

      Он достал руки из карманов грязного пальто, хлопнул в ладоши.

      – Не печалуйся, твой будет, куда ему деться, скотине этакой!

      Не выдержала я, рассмеялась его неподдельной жизнерадостности, а он даже сплясал что-то от удовольствия.

      Проходящая мимо нахмуренная матрона, дородность которой увеличивала шуба роскошного искусственного меха, шарахнулась от нас в сторону, зацепилась ногой за выбоину на асфальте. Аякс мгновенно порхнул к ней, поддержал за локоток:

      – Осторожнее, мадам, не дербанитесь!

      Вконец шокированная мадам замахала на него руками и быстро засеменила прочь, дробно стуча каблучками.

      Я смеялась в голос, а Аякс кричал ей вслед:

      – Мадам, следите за дорогой, берегите тело!

      – Ну, ты хам, Венчик! – попеняла я ему, когда он вернулся.

      – Отвечу тебе, Танька, двояко. – Он многозначительно поднял вверх палец: – «Не судите и не судимы будете!» – раз, «Вынь прежде бревно из своего глаза!» – два.

      – Ох, Аякс, мне сегодняшним утром только Святого писания не хватает!

      – Потому и произнесено-о! – протянул он басом на дьячий манер и тут же, без перехода, противным, ерническим козлетоном:

      – Танек, дай червончик, душа горит!

      Надо дать, чтобы талант его скомороший не погиб от похмельного синдрома. Развеселил он меня, почти в норму привел.

      – Спасибо! – он важно кивнул лохмами и, посерьезнев, тихо произнес: – А теперь слушай, что скажу. Помнишь Ирку, которая проституткой у Никиты работает? Ну, ту самую, что летом менты таскали за наводку? После того, как черножопых грабанули? Вспомнила? Ты ей тогда помогала еще чем – то, вытаскивала? Не мое, конечно, дело, но слухом земля полнится.

      Вспомнила я ее. Действительно, помогла я тогда девчонке, осталась она на свободе.

      – Так вот, Ирка недавно хвалилась хозяйке своей, у какой комнату снимает, что переходит на самостоятельную работу. Дескать, скандал большой у «крутых» пошел, чубы трещат у каждого второго. И Никиту ее смахнули. А грызутся-то вроде промеж себя свои, внутрисемейно, смекаешь? И чего это они, а? Ну, ладно, ты ничего не слышала, я тебе ничего не говорил, чава!

      И Аякс, круто развернувшись, быстро удалился, приплясывая на ходу. Пальто его, колоколом