Многоножка. Вячеслав Береснев

люблю прыгать, не дуйся. Этот момент, когда ты на секунду отрываешься от земли… Это ж просто охерительно, да ведь? Ух-ух-ух, только бы не перелом…

      – В следующий раз будешь думать, прежде, чем голубей пугать.

      – Да брось, говоришь, как моя бабка! Зачем думать, если можешь прыгать?

      – Ну ты не подумала – и теперь не можешь…

      – Забей, заживёт. На мне как на собаке заживает.

      У Ксюхи был бодрый, с лёгкой хрипотцой, мальчишеский голос. В любой момент времени она говорила так, будто проверяла собственное горло или демонстрировала окружающим его возможности. Такой, в целом, был и её характер, но тогда Тамаре только предстояло его узнать.

      – А ты чего хромаешь? Тоже сломала чего-то?

      – Да, вроде того… Давно уже. Теперь хожу со Стикером.

      – Стикером? Это как наклейка?

      – Нет… Это моя трость. Я зову её Стикер.

      – Зачёт! А почему не Достоевский?

      – Чего?…

      – Почему ты не назвала её, например, Достоевским?

      – Тебе не кажется, что называть трость Достоевским – это странно?

      – А Стикером – так зашибись!..

      – Да брось, кто вообще может назвать трость Достоевским? Почему не Бродским или Чарльстоном? Нам сюда, давай открою…

* * *

      Когда спустя двадцать минут в клуб заглянул Костя – в этот раз почему-то один – Ксюха уже сидела довольная, с обработанным и залепленным пластырем синяком на ноге, и попивала налитый Тамарой чай.

      – Выполняешь свои обещания, как вижу? – спросил Костя, разматывая длинный серый шарф на шее.

      – Не-е-ет, – Тамара покачала головой, – она просто очень любит прыгать, вот и… допрыгалась. Я решила ей помочь, потому что здесь было недалеко…

      – Я Ксюха! Извиняй, если что не так! – и Ксюха приветственно вскинула руку, а затем не выдержала и тихонько прыснула: – У-ху-ху…

      – Константин Львович, – сухо сказал Костя, вешая пальто на крючок.

      То есть, могло показаться, что он сказал это сухо. Тамара-то знала, что он снова показушничает – потому что точно таким же тоном, как сейчас представился, он когда-то называл Нюру «детерминированной личностью». Только Ксюха-то не была с ним знакома…

      – Кстати, – сказала Тамара ей, – а ты к нам вступить не хочешь? Мы людей набираем…

      – Чё, серьёзно? Блин, не знаю даже. Из меня не актёр, а трепло, а так – было бы клёво, – Ксюха почесала затылок, – а ещё учусь я – ну жесть, как плохо! Всему. Всё, что умею – это, блин, прыгать и… Ой, чуваки, а можно мне вам будет всякие реквизиты мутить? Декорации, всё такое. Я это дело люблю.

      Тамара вопросительно глянула на Костю. Тот, заинтересовавшись, подошёл к ним. Высокий, как дядя Стёпа, одетый в полосатую рубашку с коротким рукавом и джинсы. В «Стаккато» он также обувался в специальные шлёпанцы, служащие ему здесь сменкой.

      – Ты немного неправильно понимаешь суть, – сказал он, – но люди вроде тебя нам и правда нужны. Оставайся, и научишься не только «реквизиты мутить»… И плата относительно невысокая.

      Тамара с опаской посмотрела на него: как же она научится, если пока что учить нас вообще некому?!

      Встретившись