Бутерброд с краковской. Оксана Рабафф

ы, а потом и на полки в небольшом ларьке.

      Старая потёртая вывеска коротко, но ёмко заявляла: «ХЛЕБ». Ларёчек этот стоял тут, сколько Фёдор себя помнил. И тётя Маша бессменно была в нём продавцом. Иногда он вспоминал её ещё достаточно молодую, с завивкой на термобигуди. Откуда он знал про термобигуди? Всё просто: у его мамы были точно такие. Так вот. Теперь тётя Маша была уже бабушкой. Возраст и труд округлили её спину. Волосы стали белыми, по крайней мере, те, что видны из-под косынки. Руки с аккуратными ноготками покрывали мелкие-мелкие морщинки. Но они всегда были тёплыми и нежными. Тётя Маша носила вязаные кофты и пахла ландышами.

      – Всё! В четыре привезу ещё. – Фёдор осторожно обошёл счастливую продавщицу.

      – Ох, Федя! Спасибо тебе, родной. Помог старушке-хохотушке. Совсем я уже немощная стала.

      – Да что вы, тётенька Маша. Вы ого-го! Мы вас ещё замуж выдадим! – Он захлопнул двери фургона.

      – Лучше давай тебя женим! И старушка порадуется, и ты, такой хороший, один не будешь. – Она по-матерински похлопала Фёдора по плечу.

      – Конечно, женим, тётенька Маша! Пока просто работа, всё некогда по невестам бегать.

      На самом деле, у Фёдора не складывалось с женщинами. Доброту нынче не ценили, труд подавно. Всем денег подавай да отпуска заграничные.

      На этом разговор кончился. Свежим хлебом пахло на всю округу. Тётя Маша принялась обслуживать набежавших по случаю покупателей. Фёдор завёл фургон и направился дальше. День предстоял тяжёлый. И это после ночной смены в пекарне. Сейчас за молоком и сыром. Развести по магазинам. Потом снова за хлебом. Хочешь жить, умей вертеться.

      Детство у Фёдора было очень счастливое. Были мама и папа, лошадка-качалка и мишка, которого отец купил, отдав за него, наверное, всю тогдашнюю зарплату. Речка и дача, и отпуск на море. Футбольная коробка сразу за домом и много друзей. Потом Фёдор учился, принося домой пятёрки, чем выбивал у отца скупую слезу. Мама очень им гордилась. Учёба давалась ему легко. Планы у родителей были на Федю самые грандиозные. Уже выбирали, куда поступать. А потом случилось страшное. Так, как обычно оно и случается. Внезапно как снег на голову.

      Папа слёг с инфарктом. Мама бежала к нему в больницу, плача, умоляла главврача пустить её в реанимацию. Главврач, хоть и был человеком суровым, но не лишённым человечности. И скоро мама уже не просто ходила к папе в реанимацию, а ещё и бульон носила. На домашней еде и поправится быстрее. Федя в это время сидел в приёмном. Бледный, как простыня. Спазмы сковывали желудок. Он сжимал кулаки и говорил себе: «Ты же МУЖЧИНА!» Папа лежал долго. Родные волновались. А мама улыбалась и говорила, что всё наладится, просто случай сложный.

      Зимнее утро, в комнате темно. Будильник ещё не сработал, но Федя уже проснулся. Вдруг раздался звонок. Звонил телефон. Странно. Слишком рано. Мама успела первой схватить трубку. Прислонила к уху, теребя пальцами спираль шнура. Пижама на ней сбилась. Она стояла босая. Федя хорошо запомнил эти детали. В трубке раздался голос. Мама смотрела на Федю, не отрываясь и почти не моргая. Он не слышал, о чём именно говорил голос, она слишком крепко прижала к уху трубку. Но по обрывкам фраз он понял: звонили из больницы, голос мужской. Может, папа? Поправился и звонит! Буквально секунду эта мысль грела его, почти обожгла надеждой. Но нет. Мама рухнула на стул. Трубка в руке пищала короткими гудками. Отсоединились.

      – Кто это? – спросил Федя.

      – Папы больше нет, – вымолвила мама, роняя трубку.

      А дальше, как в тумане: родные люди, чужие люди. Все приходили утешить маму. Потом морг, похороны. Он запомнил, как соседка подошла к нему и, погладив по голове, сказала:

      – Ты теперь старший, Федя! Береги маму! – Она сунула ему в руку потёртую купюру, на похороны. Федя посмотрел на сидящую на стуле у гроба маму. Чёрный платок на голове. Чёрное платье. Она постоянно поправляла надетый на папу костюм. Искусственные цветы, лежащие в гробу. Федя смотрел и думал, как ей тяжело сейчас.

      А потом и этот тяжёлый день прошёл. А за ним и другой, третий… Федя резко вырос, повзрослел. Забросил футбол и стал больше времени проводить подле мамы. Её бигуди так и лежали в коробках, тушь и тени она не трогала. Гулять ходила исключительно в шёлковом шарфе, который папа привёз ей на юбилей из Риги. Она так и плакала по ночам. Горевала. Иногда Федя находил её на кухне всю в слезах. Садился рядом, обнимал. Она сначала плакала ещё пуще, потом успокаивалась. Гладила Федю по голове и говорила:

      Какой ты у меня, сынок! Сильный и добрый. Так на папу похож.

      Отвлечь маму ему удалось. Он подал документы сразу в три института. Везде родители приходили с детьми, перешёптываясь и напутствуя. Федя стоял в коридоре института совсем один. Мама была на работе. После смерти папы приходилось много работать. Ведь сын должен учиться. Вешали списки. «Бюджет, хоть бы на бюджет», – думал Федя, сжимая кулаки, аж костяшки на пальцах белели. И он поступил. Тогда был настоящий праздник. Собрались и мама, и крёстная, и бабушка из области приехала. Накрыли стол. С запечённой курочкой, закусками и салатами. Достали откуда-то трофейную бутылку коньяка. Выпили.

      – Федя, так и сколько