Золотые россыпи Сибири. Альфира Федоровна Ткаченко

хочется сделать самому себе предложение о руки и сердца и взять… розу? А вот какую? Я стояла и думала, разглядывая снежинки на тротуаре, под окнами и на машинах, что стояли возле дороги. Я подумала, что именно так, тихо и спокойно хочется жить каждый день и все годы. Без выстрелов, без преступных группировок, без мошенников, без полемики административного характера, который уж так давно надоел нам всем.

      Афиши со стен филармонии зовут послушать Шопена, Чайковского, Шуберта в исполнении Галины Непомнящей. А снег медленно опускается мягкими штрихами на холст.

      Ранним утром город погрузился в мелодию вальса из снежинок и лепестков красной розы.

      Голуби собрались возле скамейки на ранний завтрак. Воробьи, весело чирикая, подлетают к месту трапезы. Крошки хлеба, разбросаны заботливым прохожим, покормившим ранним утром птиц. С деревьев давно облетела листва и по тротуару разносится снег, гонимый ветром.

      Снежинки покружились, поднялись вверх и унеслись в пустоту.

      И в этот момент мне кажется, что они смотрят на нас с небосвода, хмурого и тяжёлого от огромного количества снега, как бы говоря, а что ты сделал в своей жизни, чтобы жить именно так, как тебе хочется? А есть ли на свете то, чего ты хочешь?

      Жизни? Жизни – такой страшной и разнузданной, шаловливой и капризной. Жизни, пережившей годы зарождения мира или рождения страны, или села, или города. Города Иркутска.

      Небосвод смеётся над тобой и размахивает руками-облаками:

      – Смотри, как я сегодня завалил вас желанным снегом. Вот и люди в домах просыпаются и улыбаются мне жёлтым светом в окнах, за которыми на столах остывает кофе или чай, дразнящий своим ароматом.

      Начал гаснуть свет за шторами: один, второй, третий…

      На тротуаре показались прохожие и… множество ног, ступающих и шаркающих, бежавших куда-то и остановившихся на один миг. Веселые и задумчивые шаги, они в один миг растоптали весь озорной снег.

      Вот так просто и непринужденно.

      Словно тебя в этой жизни, сгорбленной старушечьей жизни, носившей в душе горести дней и ночей, радости рождения детей, первых шагов, оставленного горячего чая на столе…

      За деревянными окнами свет отражает вчерашний день, а может быть и ночь… Кто его знает? Эти окна старого, 19 века, дома, а может быть, и ранней постройки могут много рассказать о себе и жизни той, старушечьей жизни…

      За окном мелькнул чей-то жилет, с часами Буре на цепочке…

      Нет, нет, это холопка поставила самовар на стол, пышущий паром и чаем.

      Скрипнули ворота, и на дорогу выехала телега, запряжённая лошадью вороной масти. Хозяин громко крикнул что-то и поехал вниз по дороге, вдоль церкви, что напротив дома.

      Так жили в 17, и в 18, и в 19 веках.

      Так жил Иркутск, Иркутск исторический. Наш.

      Снег кружится, осыпая собою окна разноцветным рисунком и заглушая свет от ламп на кухнях.

      Тихо на улице…

      Спокойно…

      2011 год

      Поход на медведя

      До прихода электрички ещё было много времени. На вокзале мало людей. День стоял теплый. Ярко светило солнце. Лучи буквально припекали. Весна была в самом разгаре. Сидим, разговариваем с женщиной лет шестидесяти. Она и рассказала свою историю. Была она молодой, ходила в лес на зверя, на медведя.

      – У молодой силы было много, а сейчас, что, годы уже не те. Поехали мы в тайгу. Лес густой: сосны, ельник, кусты. Ходим, следы медведя ищем. Всегда, сколько помню себя, на охоту ходили: на медведя, на глухаря, волка, лисицу. Соберемся с мужиками и в тайгу. Приедем, побросаем всю поклажу на заимке и в чащу. Лес, густой, верхушки сосен шумят на ветру, а мы ходим, следы выглядываем. Смотрим, помёт пошёл, медвежий. Значит, есть медведь. Ну, мы дробовики на взвод и пристальнее вглядываемся в чащобу и вокруг. Так, помёт свежий, точно, скоро на медведя выйдем. А он, голубок, лежит себе под деревом и шерсть облизывает. Видно недавно отобедал. Лежит. Мы не дышим, притаились с не подветренной стороны. Ведь если медведь учует человека, сразу в бег, если сытый. Ну, а если, голодный, не обессудь. Наш оказался сытый. Раз облизывал шерсть, значит, поел недавно. Говорю, своему мужику: Давай, мол, валить пора. Я дробовик на взвод, подняла и стреляю. Медведь поднялся на задние лапы, ревёт на весь лес. Ранила только. Медведь рассвирепел и на меня. Я под ним, словно кочка. Хотя роста и не маленького, около метр семидесяти. Но все равно, я перед такой громадиной словно кочка. Он подмял меня. Я ору. Мой, бежит, стреляет. Несколько выстрелов было достаточно для медведя. Он свалился на меня. Я уже почти не дышала. Свалил мой мужик медведя с меня и ко мне. Я глазами моргаю, мол, дышу, ещё. Он меня оттащил немного в сторону. Кровь вытирает. Но все же свалили медведя, килограммов на двести – двести пятьдесят. Осенью он в тайге сытый после лета. Ягоды много, зелени, да и птицы какой никакой много летает. Если на речку, на Белую выйдет, то вообще вольготно себя чувствует. Всё ему здесь. И рыба, и ягода, вода, и птица. А в Саяны уйдет, человек далеко. Прекрасно мишка сибирский живёт. Снег, словно ванны принимает. Зимой спит