Жизнь и шахматы. Моя автобиография. Анатолий Карпов

понимаю, что отец нисколько не пытался меня обыграть, напротив, он был только за то, чтобы потешить детское самолюбие и уступить моему напору. Но напор оказался слишком горяч, и в его жаровне я не заметил, как увлекся. Отец пытался уберечь меня от провала, следил за тем, чтобы его фигуры не попадали под мои безудержные ходы, а когда заметил во мне понимание происходящего, не стал доводить партию до мата и фиксировать результат, лишь дипломатично сказал:

      – Что-то маловато фигур у нас осталось, играть почти нечем. Может быть, еще разок?

      Я ухватился за это предложение и тут же, забыв обо всем, снова отчаянно ринулся вперед. Но теперь отец остановил меня. По его представлениям в любом деле, даже в игре, должен был быть свой порядок, система и, взявшись учить меня, собирался делать это так же неторопливо и добросовестно, как делал все в своей жизни.

      – Не спеши! – сказал он миролюбиво. – Сперва подумай – потом ходи.

      Элементарная заповедь на все случаи жизни, но не все принимают и понимают ее сразу. Мне повезло: я тут же почувствовал и ее значение, и смысл, и правоту, только исполнить не смог. Я был слишком мал, чтобы учитывать в своем плане волю, стратегию и мысли соперника. Это оставалось за пределами моего понимания, так что, надо признаться, умел я в шахматах на тот момент довольно мало.

      С той поры наши «встречи» с отцом стали регулярными, но заканчивались всегда одинаково – моими слезами. Однажды отец не выдержал очередного потопа и строго сказал:

      – Еще раз заревешь, сынок, – я с тобой больше играть не сяду.

      Я привык, что дважды в нашем доме родители никогда и ничего не повторяли. Слезы быстро высохли, а непродуктивная тактика постоянных страданий сменилась острым желанием достичь уровня отца. Мне понадобилось на это целых три года! Три года, чтобы догнать в общем не особо сильного игрока уровня второго разряда. Но зато равенство наше длилось недолго. Уже к восьми годам я регулярно выходил победителем в наших партиях, а к девяти мы и вовсе потеряли интерес к совместной игре, так как результат стал очевиден и неотвратим.

      К этому моменту я уже занимался в шахматном клубе, куда меня привели товарищи по двору. На улице я приобрел статус местной знаменитости, хотя первую шахматную баталию умудрился проиграть своему будущему хорошему другу – Саше Колышкину, который был на пять лет старше и учился в одном классе с моей сестрой. И проиграл я партию совершенно бездарно, имея неоспоримое преимущество и все шансы на победу. Но в эндшпиле, распаляемый зрителями, я начал играть на публику, небрежно и безоглядно, делал очевидные и легковесные ходы, за что и поплатился. Гармония партии распалась в одночасье, а я, увлеченный актерством и поддержкой «трибун», умудрился это пропустить. Я мог выиграть самую первую партию во дворе, и осознание этого меня потрясло, а еще больше потрясло понимание того, насколько глупым оказалось поражение.

      В тот день я снова заплакал. Старшие товарищи что-то говорили мне, пытались успокоить, что-то объяснить, хвалили меня неустанно и даже лукавили, что не