Профессиональная интуиция. Марина Серова

изменяет память, Московской. Все остальное найдешь здесь, в том числе фотографии.

      Гром подвинул ко мне ничем не примечательную картонную папку со стандартной надписью «Дело ь...», добавил:

      – Горшенин на первоначальном этапе – основной объект оперативной разработки. Начни с него, а уж затем двигайся дальше. Вопросы есть?

      – Сейчас будут, – пообещала я, развязывая потрепанные на концах тесемки.

      Сверху лежал объемистый конверт с фотографиями. Я быстро просмотрела снимки: богатырского телосложения, но уже начинающий полнеть мужчина лет сорока с тростью в правой руке выходит из подъезда многоэтажного дома; он же, переложив трость в левую руку, правой открывает дверцу «БМВ»; он же, также с тростью, но уже зажатой под мышкой, – у коммерческого ларька, в руках держит пластиковую бутылку с минералкой и внимательно слушает коротко стриженного крепыша, по виду спортсмена; он же – выходящий из дверей ангара (снимок, по всей видимости, сделан с большого расстояния).

      Я ткнула пальцем в ангар:

      – Что за объект?

      – А это и есть Центр военно-прикладной подготовки, – усмехнувшись, пояснил Гром. – Точнее, одно из помещений на арендованной центром территории. Ранее принадлежала военным, теперь выкуплена крупной корпорацией.

      – Не слабо, – качнула я головой. – А спорткомплекс «Богатырь»?

      Гром кивнул:

      – Их же. С корпорацией связан не напрямую, но считается фактически принадлежащим ей. Все легально.

      – Ясно. Горшенин был ранен?

      – Был. Даже дважды, – Гром снова усмехнулся. – Первое ранение получил в Чечне, в связи с чем после излечения и покинул армию. Покинул, заметь, добровольно. Ранение было довольно серьезное – задето легкое. Но службу, по заключению медиков, Горшенин мог продолжать беспрепятственно. А вот поди ж ты – предпочел уволиться, не дослужив до пенсии по выслуге лет совсем немного. Если ты о тросточке, так это последствия ранения в ногу. После увольнения из армии Горшенин немного поболтался по стране, вернулся в родной город, быстро восстановил старые связи и пристроился инструктором в тире. Через три месяца сынок одной городской шишки прострелил ему голень. Дело замяли, но Горшенина уволили «по собственному желанию», предварительно, правда, щедро оплатив лечение. Спустя еще полгода Горшенин попал в «Богатырь».

      – Любопытная биография, – пробормотала я.

      – Ничего не напоминает? – полюбопытствовал Гром. – По-моему, прослеживается что-то общее с судьбой Нины Сергеевны Тимофеевой, ты не находишь?

      В шкуре Нины Тимофеевой, отставного прапорщика Российской армии, я проходила без малого три недели и с облегчением избавилась от этой любвеобильной и взбалмошной особы лишь несколько дней назад. При одном упоминании об этой истеричке, смысл жизни которой заключался в получении сомнительных удовольствий, у меня начинало ломить затылок.

      По легенде, медицинская сестра Тимофеева имела чудовищный характер, любила выпить и норовила затащить