Бродяги Севера (сборник). Джеймс Кервуд

так что уже мог коснуться ее лапой. Его хвост застучал о примятый снег еще решительнее.

      «Я тебя выведу и из западни! – казалось, хотел он ей объяснить. – Это расставил их повсюду человек-зверь! Я ненавижу его!»

      И вслед за этим, настолько неожиданно, что Мики даже не успел приготовиться к обороне, норка прыгнула прямо на него и острыми, как бритва, резцами впилась ему в нос. Даже и тут боевой пыл стал лишь постепенно разгораться в собаке, и не впейся зубы норки ему вторично в плечо, он, пожалуй, и ушел бы восвояси. Он попытался было стряхнуть с себя своего врага, но норка не отцеплялась. Тогда челюсти Мики сомкнулись, крепко сжали ее затылок – и норка испустила дух.

      Мики отошел от капкана, но не ощутил в себе никакой радости от своей победы. Его, четвероногого зверя, охватила такая же безысходная тоска, какая и людей иногда доводит до сумасшествия. Он стоял в самом центре окружавшего его мира, но этот мир был для него теперь совершенно пуст. Он чувствовал в нем себя изгоем. Его сердце рвалось к дружбе, он искал ее, жаждал иметь около себя сверстника, чтобы быть не одному, но видел, что все твари боялись или ненавидели его. Он был парией, бездомным бродягой, без сверстника и без крова. Он не давал себе во всем этом отчета, но мрачная правда окутывала его со всех сторон, как непроглядная ночь.

      В этот вечер он не вернулся обратно к себе в логово. Он сел на задние лапы на небольшой лесной площадке, стал прислушиваться к ночным звукам и смотреть на то, как одна за другой стали зажигаться звезды. Всходила полная, ранняя луна, и, когда ее большой красный диск появился над лесами, Мики вдруг почувствовал на себе всю тяжесть жизни и, уставившись на луну, жалобно завыл.

      Глава XV

      У излучины Трехсосновой реки, в самой глуши лесов, между Шаматтавой и Гудзоновым заливом, находилась хижина, в которой проживал зверолов Жак Лебо. Едва ли нашелся бы во всей этой пустынной стране кто-либо другой, кто превосходил бы в злобе этого самого Лебо, разве только соперничавший с ним в некоторых отношениях некий Дюран, который в ста милях к северу от него охотился на лисиц. Громадного роста, с угрюмым, тяжелым выражением лица, с глазами зеленоватого цвета, которые были всегда полузакрыты и обнажали в нем безжалостную душу, если только в нем вообще могла быть душа, – Лебо принадлежал к тем отбросам общества, и притом самого плохого сорта, которым никогда не находится места среди обыкновенных людей. Индейцы прятались от него в свои шалаши и со страхом перешептывались между собою о том, что в нем собрались воедино все злые духи его предков.

      По странной иронии судьбы Лебо имел при себе жену. Будь это ведьма или злодейка, или вообще человек, подобный ему самому, то этот брак не представлялся бы таким неестественным. Но она была совсем не такова. Миловидная, с выражением какой-то необыкновенной привлекательности на бледных щеках и в пытливых глазах, дрожавшая, как рабыня, при одном только приближении к ней Лебо, – она, как и его ездовые собаки, составляла собою в полном смысле слова собственность