Непрекрасная Элена. Оксана Демченко

системе Ridero

      Вместо предисловия прилагаю видео.

      Поскольку не надо впечатывать уже сказанное, истрачу место на комментарии.

      Почти всякий мир – недоброжелателен и неуютен, особенно в жанре альтернативной истории. Если рассматривать фон книги с этой точки зрения… что ж, многое прямо отсылает к родному глобусу. И, пусть география подпорчена рукотворными и природными катаклизмами, но уцелевшие территории вполне можно прорисовать на картах. То же самое с наречиями и смыслами слов.

      Ответ для тех, кто заподозрил, что слова тартара автором «изогнуты» из татарских исходников – да, есть такое дело. Откуда еще брать, если в истории много степи, и через степь течет великая река, название которой я даже и не «изгибала»?

      Ответ для неспокойных. Нет, автор не желает зла землям, которые упомянуты в дневниках Алекса как особо пострадавшие. Ничего личного или политического. Просто поискала на просторах интернета сценарии «конца света» разной степени бредовости. Потому что Алекс черпал «точные» сведения оттуда же, из потрепанной сети…

      Вопрос, который я задавала много раз вместе с Эленой, пока жила в её мире: так ли важно быть «человеком», что останется стержневым, когда привычные опоры исчезнут?

      И последнее. Кто читал мою космическую историю НЗ, для тех даю ответ на вполне закономерный вопрос: да, имя «Сим» взяла неслучайно. Смысл тот самый, о котором вы однажды уже слышали. В нем и суть характера, и способ жизни.

      ps

      Благодарю авторов pixabay.com – ID 8385, Camera-man, PublicDomainPictures, ID 7089643,  за материалы для сборки обложки, а также Илью Новикова – за дельные советы по тексту.

      Законник

      В сердце Синемошья нет ничего надежного, неизменного. Каждодневно обновляется рисунок троп и контур озер, возникают вроде бы безопасные полянки, чтобы вскоре сгинуть без следа… И сама погода в засоленных топях на границе степи и великого леса – скорее уж непогода. Первые оттепели сразу нагоняют туман, и всё болотное лето, короткое и нежаркое, мокнет в непроглядной сырости: пот не отличить от влаги, осевшей на одежду. По осени туман остывает в изморозь, в зиму топи покрывает ложно-прочная корка льда, которую снизу вытапливает торфяной жар.

      Тропы над топями, ненадежные и в лето, зимой делаются таковы, что самый опытный и сильный зверь сторонится их. Зато летом болота бурлят жизнью.

      С оттепелей и до изморози воздух Синемошья заселен гуще густого. Гнус звенит зло и слитно, жабхи в ответ на любое движение вскрывают наросты на спинах и отравляют воду, ужаки вздрагивают от шума, стряхивают облако игл-шерстинок, способных дрейфовать по много часов в воздушных потоках. Эти шерстинки ничтожны – и именно из-за малости пронзают самую прочную шкуру.

      Жизнь под поверхностью вод не менее активна, в заводях пузырится сине-зеленая вода, сплошь покрытая цветением… Незримые, ходят на глубине рыбины, и лучше даже не думать, каковы они на вид и на что способны, почуяв угрозу или поживу.

      Болота живут своей жизнью под туманными завесами. И только изредка люди городов видят краешек их тайн – издали, с большой воды, через толстые стекла иллюминаторов. Горожане вглядываются, оставаясь в относительной безопасности – на корабле. Горожане надеются на безотказность котлов, милость погоды и опыт капитана, наизусть знакомого с лоциями.

      – Да-а… живут же, – пробормотал старый капитан.

      Он давно стоял на носовом выносе, похожем на драгоценный камень – ограненном стеклами по всей сфере. Такие посты впередсмотрящего появились на кораблях новой постройки: и обзор наилучший, и стекла действительно прочные.

      – Кто живёт? – спросил впередсмотрящий, не отстраняясь от окуляров бинокля. – Вроде, тихо по курсу.

      – Во-во… кем надо быть, чтобы выжить тут, – капитан проследил, как снаружи по стеклу медленно, словно мед, скатывается золотистая капля. Дотронулся изнутри до следа на иллюминаторе. – Яд синегуба. Прожигает кожу, всасывается в кровь и парализует. А после надолго оставляет зрение жертвы тусклым, мерцающим. Я помню… я доходил до болот. Давно, мне было… да сколько тебе теперь, наверное. Я спасовал. Плакал на холме. Думал: кем надо быть, чтоб выжить тут? Если дикари выживают, они – не люди. И я… уже тогда завидовал им.

      – П-почему? – впередсмотрящий удивился, даже отстранился от бинокля.

      Капитан отвернулся, словно не расслышал вопрос. Он уставился на плотно пригнанную дверь рубки и смотрел долго, сосредоточенно… Вздохнул и снова стал следить за бегучим валом воды, которую ходовое колесо паровика подгребает под нос корабля – и выбрасывает за кормой, создавая на реке кратковременный паводок… Сердцевидные листья качаются, их соцветия, размером и формой похожие на человечью голову, то выныривают, то утопают. За первой волной идет вторая, третья…

      В пару и копоти, в плеске и грохоте дальний поезд поднимается по реке Мутной от скопления городов Осса к поселению Пуш – малому, но расположенному весьма