Мартин Иден. Джек Лондон

плавания скрыл румянец. Однако этот загар не помешал Рут заметить красную полоску, натертую на шее воротничком, и про себя улыбнуться. Правда, увидев его костюм, она перестала улыбаться. Он отлично сидел на Мартине – это был первый костюм, который он сшил себе на заказ; он в нем казался стройнее и изящнее. Вдобавок и фуражка его сменилась мягкой шляпой. Рут велела ему надеть ее, оглядела его и сделала комплимент его внешности. Давно уже она не была так счастлива. Ведь эта перемена в нем – дело ее рук; она гордилась этим и мечтала и дальше помогать ему.

      Особенно же поразительная перемена произошла в его речи: эта перемена доставила Рут наибольшее удовольствие. Он говорил не только правильнее, но и свободнее, употребляя много новых слов и выражений. Впрочем, когда он увлекался, то опять неправильно произносил слова, немного запинался. С другой стороны, с умением выражаться у него появилось остроумие и насмешливость, приводившие Рут в восторг. Это был природный юмор, которым восхищались его товарищи; однако раньше Мартин не мог проявлять его в присутствии Рут из-за недостатка слов и отсутствия легкости речи. Теперь он уже начал немного ориентироваться и не чувствовал себя больше таким чужим в ее обществе. Тем не менее он соблюдал крайнюю осторожность: при легком, шутливом разговоре он ждал, чтобы тон задала она, а сам лишь поддерживал ее, не осмеливаясь на большее.

      Он рассказал ей о работе и поделился своим решением зарабатывать себе на жизнь литературным трудом, не бросая учебы. Однако его ждало разочарование: девушка не одобрила его планов.

      – Видите ли, – откровенно сказала она, – писательство – это такое же ремесло, как и все прочие. Разумеется, я в этом не много смыслю, а только повторяю распространенное мнение. Ведь не можете же вы стать кузнецом, не поучившись, по крайней мере, года три этому делу, а может быть, и все пять. Писателям же платят куда больше, чем кузнецам, и поэтому множество людей, вероятно, хотели бы заняться литературным трудом, пробуют писать.

      – Но почему вы не хотите допустить, что у меня есть литературные способности? – спросил Мартин, радуясь в душе тому, что научился так хорошо говорить. Воображение его быстро представило ему картину этого разговора на фоне целого ряда других картин из его прежней жизни – эпизодов, в которых проявлялось только отвратительное и грубое.

      Это видение длилось всего миг, не прервав ни их разговора, ни спокойного течения мыслей Мартина. В его воображении, точно на экране, предстала картина: он сидит против этой милой, прекрасной девушки и разговаривает с ней на хорошем литературном языке в комнате, полной книг и картин, где все говорит о культуре и утонченности. Эта картина словно была освещена ярким светом, а вокруг нее, до самых краев экрана, возникали другие картины, резко контрастирующие с первой. Они изображали сцены из его жизни, а он смотрел, словно зритель, ту, которую хотел. Все эти сцены были точно во мгле или в клубах мрачного тумана, который понемногу