Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура. Барбара Такман

или в красоте версии короля Иакова – дело мнения. Книг и работ, относящихся только к влиянию авторизованной версии короля Иакова на разговорный язык и литературу Англии, хватит на целую библиотеку. Но тут нас касается не столько литературный аспект, сколько то, какое воздействие Библия оказала, познакомив англичан с еврейской традицией Палестины.

      Почему это собрание еврейских семейных историй стало главной книгой английской культуры? Почему Мильтон, собираясь написать эпическую поэму об истоках Англии, обратился вместо этого к библейским темам в «Потерянном рае» и «Самсоне-антагонисте»? Почему Буньян обращается к тому же источнику в «Путешествиях пилигрима», который станет второй Библией во многих домах? Почему, вопрошает валлийский писатель Джон Кауптер Поуис, у англичан такая «мания к Ветхому Завету» и почему «наша англо-кельтская раса обретает свою индивидуальную религию в еврейских эмоциях и в еврейском воображении»? Он предполагает, что «в древних аборигенах этих островов текла прекельтская кровь, причем вовсе не арийская, и именно их прапамять пробуждает в атавистических глубинах эта семитская книга»⁴? Средний англичанин поморщился бы от таких кельтских аллюзий (хотя они могут прийтись по вкусу энтузиастам Англо-израильского движения⁵, которые путем исковерканного толкования случайных отрывков Библии убедили себя, что англичане истинные потомки десяти потерянных колен Израилевых). Но незачем заходить так далеко в атавистические дебри аборигенов-бриттов, чтобы понять привлекательность Ветхого Завета. Главным образом она основывается на двух идеях, которые отличают его от любого другого свода мифологически-религиозной литературы: идея монотеизма и идеал упорядоченного общества, основанного на нормах общественного поведения между человеком и человеком и между человеком и богом. Как раз это возвышенно суммировал мистер Гладстон, архетип англичанина, воспитанного на Библии, который сам, пожалуй, походил на какого-нибудь древнего пророка. Христианство, писал он, обязано иудеям концепцией единства божия, и когда мы теперь спрашиваем, как эта идея, «столь повсеместно отрицаемая в древности, поддерживалась в мире в долгий период всеобщей тьмы и благополучно была передана нам, ответом будет, что поддерживал ее, и только ее одну как живой постулат религиозного долга в одной маленькой стране один маленький и обычно унижаемый народ, и что эта страна и этот народ приняли эту драгоценную истину и сохранили ее в писании Ветхого Завета»⁶.

      Единый бог и единый народ, избранный для передачи слова Божия, который стремится, пусть и не безупречно, жить по закону этого слова, – в таком смысле поколение за поколением англичане стали воспринимать Библию. Ее знали все. Во многих домах она была единственной книгой, а потому ее читали и перечитывали, пока ее слова и образы, персонажи и истории не становились такими же привычными, как хлеб. Дети заучивали длинные главы наизусть и обычно знакомились с географией Палестины еще прежде,