Познакомьтесь с Ниро Вульфом. Рекс Стаут

ко мне: – Отвези ее домой.

      Девушка даже не пыталась подняться, пока я не подошел к ней и не тронул за плечо. Тогда она оперлась о подлокотники и встала. Вульф, определенно, на чем-то ее поймал, но все-таки она не выглядела напуганной, скорее, сокрушенной. Я снял ее жакет со спинки кресла и помог надеть его. Когда она направилась к двери, я обернулся, чтобы сказать кое-что Вульфу, и глазам своим не поверил: он поднимал себя из кресла, чтобы встать! В самом деле! Однажды я видел, как он не снизошел до подобной любезности, когда из этой самой комнаты выходила женщина, обладавшая состоянием в двадцать миллионов американских долларов и имевшая в мужьях английского герцога. Но я все же сказал, что собирался:

      – Я пообещал ей доллар.

      – Тогда, боюсь, тебе придется раскошелиться. – Он повысил голос, чтобы его услышали в дверях: – Спокойной ночи, мисс Фиоре.

      Она не ответила. Я прошел за ней в прихожую и отвел к родстеру. Когда мы добрались до Салливан-стрит, на крыльце нас поджидала миссис Риччи и глаза ее так сверкали, что я счел за благо не задерживаться ради любезностей.

      Глава третья

      К тому времени, когда я поставил автомобиль в гараж и прошел два квартала назад до Тридцать Пятой улицы, кабинет погрузился во тьму. Поднявшись по лестнице, я увидел под дверью спальни Вульфа полоску света. Я часто задавался вопросом, как же ему удается раздеваться. Мне было доподлинно известно, что в этом Фриц ему не помогает. Фриц спал наверху, через коридор от оранжереи. Моя же комната, как и спальня Вульфа, располагалась на втором этаже. Просторное помещение в передней части дома с собственной ванной и парой окон. Я прожил в нем семь лет. Оно, определенно, стало моим домом. И, судя по всему, ему предстояло оставаться таковым еще лет семь или даже двадцать семь, ибо единственная девушка, к которой я питал слабость, подыскала себе другую партию, пришедшуюся ей больше по душе. Тогда-то я и познакомился с Вульфом. Однако сейчас не время рассказывать эту историю. В ней еще остаются непроясненными один-два незначительных момента. Так или иначе, комната, несомненно, служила мне домом. Кровать была широкой и удобной. А еще у меня имелся письменный стол со множеством ящиков, и три кресла, просторные и уютные, и настоящий ковер во всю комнату, а не эти чертовы коврики, которые так и норовят скользнуть под вами, словно кусок масла на горячем блине. Картинки на стенах принадлежали мне. Удачная подборка: поместье Джорджа Вашингтона Маунт-Вернон, цветной набросок головы льва и лесной пейзаж с травой и цветами. Нашлось здесь место и для большой фотографии в рамке моих отца и матери, которые умерли, когда я был маленьким. Еще у меня имелась цветная репродукция с картины «Сентябрьское утро»[4], где на переднем плане изображена нагая девушка с подобранными волосами, но она висела в ванной. Самая обычная комната, всего лишь удобное пространство для проживания, если не считать большого электрического звонка на стене, скрывающегося под кроватью. Звонок этот был подключен таким образом, что, когда Вульф включал рубильник в своей комнате – а проделывал он это каждый вечер, – любой осмелившийся подойти ближе чем

4

Это написанное в 1912 году полотно французского художника Поля Эмиля Шабаса (Шаба, 1869–1937) приобрело скандальную известность в США благодаря протестам Нью-Йоркского общества по искоренению порока, объявившего его безнравственным. Репродукции продавались так бойко, что со временем стали расхожим примером китча. – Ред.