Звонарь. Жорж Роденбах

все печали утихнут в его душе, как жалобы стихают в порывах ветра.

      Он все поднимался. По обеим сторонам раскрывались двери в огромные комнаты, в дортуары с тяжелыми перекладинами, на которых спали колокола. Борлюйт приблизился к ним взволнованный. Они чутко спали, как спят девственницы. Их сон тревожили грезы. Казалось, что они ворочались, вытягивались, вскрикивали, как сомнамбулы. Слышался слабый гул, подобный гулу моря, сохранившемуся в раковинах. Колокола никогда не смолкают. Эти звуки струятся, как капли сгустившихся испарений. Мелодичный туман, окутывающий бронзу!

      Дальше появлялись ряды других колоколов: они казались коленопреклоненными, в одинаковых одеждах, живущими в башне, как в монастыре. Тут были большие колокола, маленькие колокола, одряхлевшие и тусклые, молодые послушники, все типы людей, заточившихся в кельях – разнообразные, несмотря на одинаковую одежду ордена. Монастырь колоколов, большинство из них находилось в нем с его основания. В 1743 году сорок девять новых колоколов, отлитых Жаком дю Мери, заменили собой колокола, отлитые в 1299 году. Борлюйт все же думал, что некоторые из древних колоколов остались в башне, смешавшись с новыми. Во всяком случае, новые колокола были отлиты из бронзы древних колоколов XIII века, и, таким образом, эти последние продолжали звонить.

      Он уже освоился с колокольней. Он совсем близко подходил к колоколам, которые ему суждено теперь оживлять. Он хотел с ними познакомиться. Он осматривал их, один за другим, называл их по имени, интересовался их историей. На металле иногда встречаются серебристые налеты, пятна, как на моле, омываемом приливом, запутанные узоры, ржавчина, подобная засохшей крови или пыли резеды. Борлюйт разыскивал даты, приколотые, как брошки, извивы латинских надписей, имена крестных отцов и матерей колоколов.

      Он бегал, осматривал, взволнованный и восхищенный. На этой высоте ветер дул сильней и яростно завывал. Но тут в его стонах не звучало больше ничего человеческого: это был голос стихии, схожий только с голосом моря.

      Борлюйт приблизился к зубчатой площадке, от которой лестница поднимается на самый верх колокольни. В углу этой площадки помещается келья звонаря, стеклянная комната с шестью широкими просветами. Он дошел до нее, взяв башню приступом. Ветер выл все яростней и враждебней, шумел, как поток воды в шлюзах, расстилался огромными покрывалами, разбивался коварными шквалами, обрушивающимися тяжелыми массами, потом, внезапно собирая все свои волны, вздымался стеной. Борлюйт подвигался, радуясь этой битве, словно ветер, нападавший на него, срывавший с него шляпу, трепавший его одежду, хотел отнять его у жизни и отнести его, освобожденного и обнаженного, к делительному воздуху высот…

      Он приблизился к воздушной келье. Она встретила его, как гостиница встречает путника. В ней было тепло и безмолвно. Борлюйт узнал ее. Она была такой же, как и в те дни, когда он иногда заходил сюда к старому звонарю Бавону де Восу, тогда ему и в голову не приходило, что он станет его заместителем. На этот раз он осмотрел