Лето. Алла Горбунова

только писали, а С. иногда расшифровывал написанное. Сейчас я думаю, что это было асемическое письмо. Иногда на меня находит вдохновение, и я начинаю писать таким способом. Эти письмена очень похожи на те письмена, которые начертаны на всех вещах в мире. Я думаю, их можно расшифровать, но не в лоб, а каким-то внутренним сложным способом. Я люблю нечитаемые записи, таинственные коды, детские каракули, примитивное письмо и древние непонятные мне языки, которые остаётся только созерцать. Языки, смысл которых определяется не заданной грамматикой и словарём, не какими-то стереотипными формами, а восприятием и интуицией.

      Одно из моих первых детских впечатлений о поэзии – это песни, которые поёт всякая нечисть: русалки, лешие, домовые. В те годы, когда я ещё совсем не знала никаких поэтов, кроме детских и Пушкина, я любила отрывки стихов, которые мне попадались в сказках, например какая-нибудь песня ведьмы или русалки. Мне нравились стихи-заклинания, ритмичные, тёмные, завораживающие. Они возникали совершенно неожиданно в прозаических текстах сказок. Они отзывались у меня в крови, как странное бормотание откуда-то из глубины веков, из сочленений костей, то, в чём звучит отголосок беззвучного крика природы. Что-то простое, дикое, тёмное, страстное и печальное, древнее, страшное, бросающее тебя прочь от всех выносимостей культуры – к самому сердцу мира. Я читала эти сказки с вкраплениями стихов на даче. Я была маленькая. Была гроза, скрипели доски, и сердце мира говорило со мной. Ведьма в сказке Петера Кристена Асбьёрнсена бормотала, когда лечила ногу гостя:

      Воздух,

      Вода,

      Земля

      И огонь!

      Ногу сломал

      Необъезженный конь.

      Жилы срастутся,

      Смешается кровь,

      Всё, что разорвано,

      Свяжется вновь!

      Бразильский лесной дух Каипора пел:

      Кто бродит по лесу,

      Насмотрится чуда…

      …Насмотрится чуда,

      Но только об этом

      Ни слова покуда!

      Оборотень, которого домовые подкинули одной женщине вместо её ребёнка, говорил:

      Стал я старый такой,

      Как гора Вестервальд, и седой,

      Но не видел я никогда,

      В скорлупе чтоб кипела вода.

      Маленькие человечки, помогавшие сапожнику по ночам, пели:

      Теперь нам, красавчикам-мальчикам, можно

      И не возиться с дратвой сапожной!

      Сын чудовищного людоеда кибунго, перед тем как отец его съел, плакал:

      Так и мама говорила:

      Тебя кибунго съест постылый…

      Так и мама говорила:

      Тебя кибунго съест постылый…

      Мельница доброго человека Доброгоста поскрипывала, будто говорила:

      Течёт вода,

      А жернова

      Всё трут зерно,

      Хоть ночь темна.

      Царица вод, вышедшая замуж за крестьянина, уходя от него, пела:

      За всё, что мы тут видели,

      Калунга,

      За