Дремлющий демон Декстера. Джефф Линдсей

по-своему…

      – Я… ну… вроде… понимаешь… Как будто что-то чувствую, – говорю я. – Внутри. Что-то наблюдает за мной. Или может быть… смеется? Не то чтобы голос, а как…

      Снова красноречивое пожатие плечами. Однако Гарри улавливает в этом какой-то смысл.

      – И это нечто заставляет тебя убивать?

      Высоко в небе слышится звук реактивного самолета.

      – Не то чтобы заставляет. Просто делает так, что это начинает казаться неплохой мыслью.

      – А тебе никогда не хотелось убить что-то большое? Больше, чем собака.

      Я пытаюсь ответить, но в горле встает комок. Я прокашливаюсь и отвечаю:

      – Да.

      – Человека?

      – Никого особо, пап. Просто… – Я снова пожимаю плечами.

      – И почему ты еще этого не сделал?

      – Ну… я подумал, что вам это не понравится. Тебе и маме.

      – Именно это останавливает тебя?

      – Я… ну… я не хочу, чтобы ты… ну… злился на меня. Это… Ты понимаешь. Не хочу расстраивать тебя. – Украдкой я бросаю взгляд на Гарри; он не мигая смотрит на меня. – Мы затем пошли в поход, пап? Чтобы поговорить об этом?

      – Да, – отвечает Гарри. – Надо же разобраться с тобой.

      Разобраться, точно. Именно так Гарри представляет себе жизнь – отглаженная рубашка и надраенные туфли. И уже тогда я знал: жажда убивать рано или поздно приведет к тому, что нужно будет разбираться.

      – Как? – спрашиваю я, а он смотрит на меня долгим и тяжелым взглядом, а потом кивает, поняв, что я с ним, шаг в шаг.

      – Молодец, – говорит он. – Теперь слушай.

      Несмотря на это «теперь слушай», проходит довольно много времени, прежде чем Гарри начинает говорить вновь. Я смотрю на огни проплывающего ярдах в двухстах от нашего маленького пляжа катера. Звук мотора заглушается ревом радио, настроенного на кубинскую музыкальную станцию.

      – Теперь слушай, – повторяет Гарри, и я смотрю на него.

      Но он смотрит в сторону, поверх умирающего огня, куда-то далеко… в будущее, что ли?

      – Такие дела, – произносит он, и я внимательно слушаю.

      Гарри всегда так начинает, прежде чем раскрыть тебе истину высшего порядка. Так он говорил, когда учил меня закручивать мяч и бить хуком слева. Такие дела, говорил он, и так было всегда, именно так.

      – Я старею, Декстер. – Он подождал, чтобы я возразил, не дождался и кивнул. – Думаю, люди с возрастом начинают понимать вещи иначе. Вопрос не в том, что становишься мягче или начинаешь видеть вещи не черно-белыми, а серыми. Я и правда думаю, что понимаю вещи иначе. Лучше.

      И он смотрит на меня своим фирменным взглядом, с выражением этакой трудной любви в голубых глазах.

      – Хорошо, – отвечаю я.

      – Десять лет назад я бы отправил тебя в какое-нибудь исправительное заведение, – говорит он, а я моргаю.

      Я почти чувствую физическую боль, но ведь я сам о таком подумывал.

      – Теперь, как мне кажется, я понимаю жизнь. Я знаю, кто ты такой, и я знаю, что ты хороший парень.

      – Нет, – возражаю я.

      Получается как-то тихо и слабо, но Гарри слышит.

      – Да, –