Колыбельная белых пираний. Екатерина Ру

с неумолимым ежеминутным пробуждением длится мучительно долго. И каждый раз, всплывая из вод Амазонки, Вера вздрагивает на своей жесткой кушетке, словно пойманная рыба на дне лодки. Жадно хватает ртом больничный воздух. Зачем-то подносит руки к горлу – резко, почти что с рефлекторной быстротой. Словно ожидая нащупать окровавленные жабры. И обнаруживает каждый раз вспотевшую тонкую шею с прилипшими прядями волос.

      Лишь к рассвету Вера наконец погружается в сон – тяжелый и затхлый, как несвежее полотенце. Ей в тысячный раз снится, что она в Манаусе, как будто ради какой-то урологической конференции.

      Вере во сне нестерпимо жарко. От плотного банного воздуха, пропитанного мясным душком, внутри как будто что-то расклеивается, распадается на части.

      Из ресторанной террасы тянется запах жареной пиканьи, смешивается с запахом сгнившего где-то на жаре мусора. В нескольких метрах, у входа во внутреннее помещение ресторана, стоят Игорь Николаевич, главврач Вериной больницы, Константин Валерьевич, завотделением, и еще какие-то врачи, которых Вера однажды видела в Москве, на конгрессе Российского общества урологов (единственном, который она посетила). Все они слегка слоятся в раскаленном мареве. То и дело открыв ают дверь, оценивающе разглядывая ресторанное нутро. Так продолжается до тех пор, пока к ним не выходит очень полная женщина, вся усыпанная крупными, похожими на раздавленные хлебные комочки веснушками, и не хлопает дверью у них перед носом. Все-таки внутри работает кондиционер, и прохлада не должна зря утекать из помещения.

      – Тут сауна, а там дубак, – говорит Константин Валерьевич. – И что делать?

      Внезапно Вера вглядывается сквозь ресторанное окно. Туда, где сидят посетители. И где среди посетителей сидит он. Вера чувствует, как ее обдает новой, очень густой волной жара. Мясного клейковатого пекла. И тут же понимает, что этот липкий алый жар исходит вовсе не от террасы, а изнутри, из собственной тревожно стучащей сердцевины.

      С того самого случая прошло семнадцать лет, и теперь ему, наверное, тридцать с лишним. Как и Вере. Но лицо так и осталось каким-то детским. Он чем-то похож на пухлявого мультяшного ангелочка – из тех, что обычно изображают на открытках. Все те же пшеничные волосы. Те же молочно-голубые, чуть воспаленные глаза. Вера отчетливо видит их даже на расстоянии нескольких метров. Вот он кому-то улыбается – видимо, сидящей напротив женщине с малиновыми прядями. И улыбка та же – лучистая, простодушная.

      «Не может быть, – с изумлением думает Вера. – Он все-таки выжил. Причем ни одного шрама. Но так бывает. Видимо, лицо тогда не пострадало. Ведь такое возможно? Возможно всякое».

      В чудесных возможностях медицины Вера уже давно сомневается. Но вот в простые, не медицинские чудеса по-прежнему верит. Хочет верить.

      – Вера, пойдемте дальше, нам тут не рады! – возникает голос Константина Валерьевича.

      – Сейчас, – отвечает Вера, машинально поднося ладонь к груди. К горячему, сально разбухающему сердцу.

      – Не