Стенание. Кристофер Джон Сэнсом

оглядел толпу и вдруг поймал мой взгляд. Его лицо вспыхнуло, а губы сжались. Какое-то мгновение он смотрел на меня, но потом Ризли наклонился что-то сказать ему, и он отвел глаза. Меня пробрала дрожь, и моя тревога передалась Бытию, который стал перебирать копытами, – пришлось ласково похлопать коня, чтобы успокоить его.

      Какой-то солдат осторожно пронес мимо меня корзину:

      – Дорогу, дорогу! Это порох!

      Услышав это, я обрадовался. По крайней мере, хоть какое-то проявление милосердия. Обвиненных в ереси предписывалось сжигать заживо, но в некоторых случаях власть имущие разрешали привязывать к шее приговоренного к казни мешочек с порохом: тот взрывался, когда до него добиралось пламя, и мгновенно убивал несчастного.

      – Не надо пороха, пусть горят до конца! – запротестовал кто-то в толпе.

      – Да, – согласился другой зевака. – Огненный поцелуй, такой легкий и мучительный…

      Раздалось жуткое хихиканье.

      Я посмотрел на второго всадника, тоже юриста в шелковом одеянии и темной шапке, который, пробравшись сквозь толпу, остановился рядом со мной. Он был на несколько лет моложе меня, с короткой темной бородкой и красивым, хотя и несколько угрюмым лицом, с которого честно и прямо смотрели проницательные голубые глаза.

      – Добрый день, сержант Шардлейк, – поприветствовал меня коллега.

      – Здравствуйте, брат Коулсвин, – отозвался я.

      Филипп Коулсвин был барристером из Грейс-Инн и моим оппонентом в злополучном деле о завещании миссис Коттерстоук, матери миссис Слэннинг. Он представлял интересы брата моей клиентки, который был таким же вздорным и неприятным, как и его сестра. И тем не менее, хотя нам, как их доверенным лицам, приходилось скрещивать мечи, я находил самого Коулсвина вежливым и честным человеком: Филипп явно был не из тех адвокатов, которые, если посулить им хорошие деньги, с энтузиазмом берутся за любые, самые грязные дела. Я догадывался, что собственный клиент так же раздражает его, как и меня миссис Слэннинг, а кроме того, слышал, что сам он – закоренелый протестант. В общем-то, мне было все равно, каких взглядов он придерживается, но в те дни религиозные убеждения каждого были очень важны.

      – Вы представляете здесь Линкольнс-Инн? – спросил Коулсвин.

      – Да. А вас, наверное, избрали от Грейс-Инн?

      – Угадали. Я очень не хотел идти.

      – Как и я.

      – До чего же все это жестоко. – Филипп прямо взглянул на меня.

      – Согласен. Жестоко и ужасно.

      – Скоро они объявят противозаконным почитание Бога, – с легкой дрожью в голосе проговорил мой коллега.

      Я ответил уклончивой фразой, но сардоническим тоном:

      – Наш долг почитать Бога так, как предписывает король.

      – Да уж, и сегодня нам преподадут наглядный урок, – тихо произнес Коулсвин, после чего покачал головой и добавил: – Прошу прощения, брат, я должен