Кипиай. Никита Могутин

– пропал, дескать, писатель; будет даже, наверное, шум. Может быть, найдут машину, брошенную на обочине, пройдут по следам и найдут тут меня. Зачем я тут? Кто меня сюда привёл? Почему я согласился, на что я рассчитывал? Эти вопросы наплывали отовсюду, но уже не тревожили так, как раньше: я почему-то знал, что в конце концов всё будет хорошо.

      Удивительно, но я смог кое-как встать и побрёл, словно на ходулях, по тропинке обратно, не оглядываясь назад, на тот тупик, в который я сам себя загнал. И я прошёл несколько шагов, пока не понял, что всё ещё лежу на снегу, а ветки деревьев над моей головой, поймав неведомо откуда взявшийся ветер, скрипят и шумят, и я понял, что уже сплю, и мне лишь кажется, что я куда-то иду, а ветер дует и поднимает снег в воздух, он кружится и оседает на мне жёсткой крупой и не тает на лице, и только на губах чуть-чуть становится влажно, но они тут же покрываются льдом. И, боже, как же сладко спать тут! Так сладко я не спал с самого детства. Огромные ветви опустились вниз, словно крылья гигантской, костлявой птицы, и накрыли меня, закрыв от всего мира, и я понял, что теперь меня точно никто не найдёт, меня больше нет.

      Красная баня

      В воздухе кружились микроскопические пылинки. Похожие на маленьких птичек, они носились плотными стаями в лучах света. Тёмно-красного, почти кровавого света. Был лишь этот жуткий, пугающий свет, и пылинки, и я, но не моё тело, а именно «я» – сознание, повисшее в воздухе, как одна из этих пылинок. Ни верха, ни низа, ни системы координат и ни звука: абсолютная тишина. А потом я услышал два слова, прозвучавшие, кажется, где-то внутри меня, чем бы я ни был: «Красная баня».

      И снова наступила тишина, и только кружились пылинки в воздухе, как встревоженная стая, и красный свет падал отовсюду и ниоткуда, а потом я почувствовал своё тело, пришла боль. Сотни тысяч игл впились в меня, и я вдруг ощутил движение собственной крови, мышцы напряглись в спазме, судорога схватила меня и выгнула дугой, и я понял, что я есть. Я заскрипел зубами, застонал и услышал этот звук в себе и со стороны, и снова прозвучали два слова из тёмно-красной темноты, заполненной танцующими в свете пылинками: «Красная баня». Тихий и глубокий голос заполнил всё вокруг, и вдруг свет померк – я потерял сознание от неимоверной боли, выкручивавшей меня, сжигавшей изнутри и снаружи.

      Я был не один. Рядом со мной стоял старик. На голове у него были длинные белые волосы, завязанные сзади в хвост, одет он был в просторную холщовую рубашку-вышиванку, сквозь широкий ворот которой было видно его костлявую грудь. Слева на рубашке была вышита красными нитками маленькая витиеватая буква «Д». Лицо старика было почти целиком скрыто за белоснежной бородой. Острые скулы, торчащие над бородой, и белая, будто обесцвеченная кожа делали его похожим на мумию, высушенную солнцем и песком. Старик стоял с закрытыми глазами возле меня и молчал.

      Внезапно я понял, что ничего не чувствую. После той неимоверной боли, разорвавшей меня только что на части, полное бесчувствие стало блаженством. Старик открыл глаза и не моргая уставился