Мой беспощадный лорд. Керриган Берн

же накинула на плечи девочки роскошный подбитый мехом плащ и повела к экипажу, стоявшему у входной двери.

      Векслер остался в доме, и Сесилия, собравшись с духом, отдернула занавеску экипажа и с тревогой уставилась на дверь.

      – Не волнуйся, дорогая. Твоя хорошенькая рыжая головка должна быть занята совсем другими вещами. Викарий просто должен подписать кое-какие бумаги.

      Сесилия промолчала, а Дженни, улыбнувшись, сказала:

      – Расскажи мне о себе, малышка. Чем ты увлекаешься? Чему тебя научили, кроме молитв, разумеется?

      Сесилия достала блокнот, который всегда прятала под платьем, и робко протянула его женщине.

      Дженни несколько мгновений молча взирала на блокнот, потом взяла его двумя пальцами и осторожно раскрыла, словно ожидала увидеть там засушенное между страницами чудовище.

      Сесилия затаила дыхание. А Дженни перевернула сначала одну страницу, потом другую, затем стала быстро листать их. Закончив, она подняла на девочку сияющие глаза.

      – Мне никто не говорил, что ты художница, малышка.

      Сесилия наморщила лоб. Никакая она не художница. И не поэтесса. Она всего лишь пыталась занять чем-то время, сидя под замком.

      Взяв блокнот, который ей вернула Дженни, девочка тоже раскрыла его. Экспоненты и теоремы… Пределы и производные… Формулы, функции и соответствующие графики…

      Подняв глаза, она увидела сияющую улыбку Дженни – та продемонстрировала ослепительно белые зубы.

      – Ты, безусловно, возьмешь это с собой туда, куда мы едем, верно?

      Сесилия кивнула, боясь задать мучавший ее вопрос. Она поплотнее закуталась в плащ, тщетно пытаясь разобраться в буре охвативших ее эмоций. Что она чувствовала? Опасения? Грусть? Радость? Облегчение? Вероятно, всего понемногу. Но главное, она была голодна.

      Тут из дома вышел Векслер.

      – Лично я умираю от голода, – заявила Дженни – похоже, она умела читать чужие мысли. – Думаю, мы остановимся на ночь на местном постоялом дворе, и ты сможешь поесть и вымыться. Я слышала, там подают чудесные маленькие пирожные с…

      – О, мне нельзя есть пирожные, – с грустью сообщила Сесилия. – Потворствовать своим желаниям – большой грех.

      Дженни подалась к девочке и крепко сжала ее руки. Глаза же Женевьевы потемнели от злости. Она тряхнула головой и, досадливо поморщившись, заявила:

      – Послушай меня, дорогая. Ты должна выбросить из головы все мысли о грехе и воздержании. Твоя жизнь принадлежит только тебе одной. Отныне и впредь, если ты захочешь пирожных, то будешь их есть. И будешь одеваться в платья тех цветов и фасонов, которые тебе нравятся. И конечно же, заниматься тем, чем пожелаешь. Сесилия, ты не должна ни в чем себе отказывать, равно как и испытывать страх и стыд. Ты такая, какая есть. И ты очень красивая девочка.

      От такой доброты, с которой Сесилии никогда не приходилось сталкиваться, ее глаза наполнились слезами.

      – Но ведь я некрасивая. Я жирная…

      Дженни на какое-то время задумалась,