Ритуал прощения врага. Инна Бачинская

что развод – не конец света, жизнь продолжается, все еще будет, какие твои годы! Потом прикрикнула, потом испугалась, и в голосе ее появилась эта нарочитая жизнеутверждающая радость. Она просто не знала, что делать. Бедная мамочка! «А ты – свинья! – подумала Жанна о себе. – Ты можешь сделать ей приятно и не взваливать на нее свои проблемы? Не корчить кислой физиономии в ответ на вопрос «как дела»? А наоборот, бодро ответить: «Отлично!» И не сидеть каменным истуканом на родительском диване, подпихнув под себя подушку, отмахиваясь от вопросов, как от назойливой мухи, а похлопотать на кухне, выкладывая в вазочку принесенное печенье? Приготовить чай?

      Почему мы не кричим о своей любви? Ведь так легко опоздать.

      Как прошел первый день отпуска? Хорошо! Просто отлично! А сегодня будет еще лучше – дождь наконец прекратился! Не хочешь в кино, спрашивает мама осторожно, напуганная ее энтузиазмом. Только не сегодня, отвечает Жанна, на сегодня она договорилась с Иркой…

      Мать довольна – у дочки веселый голос. Маме хочется сказать – еще не вечер, все будет хорошо, но она только вздыхает, и Жанне вдруг кажется, что мама ее побаивается. Мама, всю жизнь проработавшая участковым врачом, с ее скромной пенсией, робеет и побаивается удачливой, самостоятельной, богатой дочки. От жалости у Жанны сжимается сердце, щекочет в носу, и она говорит: «Мамочка, я тебя очень люблю». Та замирает на миг, а потом говорит: «Я тебя тоже очень люблю, Жанночка, девочка…»

      Кажется, она снова собирается заплакать. Лицо болит, ноет разбитое тело. Услышав шорох, Жанна испуганно поворачивает голову и видит на кровати рядом с собой давешнюю собаку, щенка со свалки, ее нового знакомого. Он делает вид, что спит, скрутившись в клубок, подглядывает одним глазом, готовый вскочить и убежать при малейшей опасности. Неимоверно грязный – настоящий пес со свалки – на золотистом атласном покрывале. Ты была вчера не лучше, говорит она себе. А ты, чучело, мог бы и на коврике поспать, не велик барин! Она встает, охнув, сгребает щенка и тащится в ванную. Пес не вырывается, только его бьет крупная дрожь. Тоже боится? Но смирился, похоже. Признал ее за старшего. Колено болит меньше и, кажется, сгибается. И ребра вроде отпустило. Свет мой, зеркальце, скажи… Из зеркала на нее смотрит отвратительная распухшая синяя физиономия. Руки в синяках и царапинах прижимают к груди грязную собаку.

      Ирония-то какова! Бывший муж всегда хотел завести собаку, он не хотел ребенка и мечтал о песике. А она не желала ни ребенка, ни собаку. Какая-нибудь болонка – несерьезно, а большая – воняет псиной! Теперь у него есть здоровенный дорогущий кобель, и новая мадам ждет ребенка. Ей сказали. А у нее, у Жанны… У нее теперь тоже есть собака, не болонка и не здоровенный дорогущий кобель, а экономных размеров неизвестно кто. Со свалки. Каков поп, таков и приход.

      В носу щиплет, глаза наливаются слезами. Они льются сами по себе, как вода из крана. Стекают по щекам и капают с подбородка. Щен вдруг изворачивается и лижет ей лицо шершавым языком. Она с воплем отшатывается: «Брысь!» И ей приходит в голову,