Слово. Сергей Алексеев

за собой дверь Михаил-поп, молится князь в одиночестве, шепчет слова иноземные, а спину-то озноб дерет. Глядел-глядел он в святой лик и узрел, будто кривоват Бог на один глаз. Чудно Владимиру сделалось, встал он с колен и к иконе. Нет, вроде прямо смотрит малеванный Христос в очи князю. Хоть бы моргнул, а то, как рыба, пучит строгие глаза. В одну сторону пойдет Владимир, в другую попятится, а Бог-то все с него очей не сводит. Князю еще чудней! Давай он по светелке кружить. Куда ни зайдет – всюду Божий глаз следом.

      Зашел в светлицу доверенный боярин, остановился на пороге, глядит, аж рот раскрыл.

      – Смотри-ко, – зовет его князь. – Диво какое!

      Боярин тоже покружил у святого лика, затылок почесал и интерес потерял. Князь же, ровно дитя малое, из-под стола смотрит, на лавку ляжет – заглянет. Потешно!

      – Чудной бог! – воскликнул Владимир. – Ишь как глазищи пялит! Куда ни спрячься – все видит!

      – Старец Дивей к тебе пожаловал, княже, – сообщил боярин. – Тута ждет… Кликнуть али прогнать?

      – Дивей? – вмиг забыл великий князь о забаве. – Где же он? Кличь!

      Едва Дивей на пороге очутился, бросился к нему Владимир, обнял, облобызал, за стол усадил. Сам же толкнул ногою дверь, велел тащить меду хмельного да поросятины жареной.

      – Пить с тобой будем, Дивеюшко!

      Ковш Дивею до краев наполнил, подал – поклонился в пояс. А глаза-то горят, то ль от радости, то ль лихорадка изнутри палит. Осушил Владимир свой ковш, крякнул, будто хазарину голову срубил.

      – Мне поп-то сказывал – молись, а я пить буду!

      Пригубил Дивей меду, огладил бороду и воззрился на князя.

      – Али невольник ты, княже, коли в покоях своих греку-попу покоряешься?

      Сверкнул очами князь, потемнел лицом, но отшутился:

      – Вольный я, дедушко, егда с дружиною во чистом поле.

      – Ладно ли на Корсунь ходил?

      Оживился Владимир и поведал Дивею, как на приступ ходили дружинники его славные и полки доблестные, как били смертно супостата и победу одержали. Теперь станет Корсунь-город дань платить ему, князю киевскому. С каждым годом прирастает земля Русская и будет скоро могучее и больше всех земель.

      Дивей не утаил, что ведомо ему о крещении великого князя, и говорит:

      – А наказ твой, княже, я исполнил. Вели нести гусли звончатые.

      Разошелся великий князь, о походе сказывая, опрокинул ковш меда, утерся рукавом.

      – Ну-ка, боярин! – кричит. – Неси гусельки!

      Боярин явился с гуслями, положил их на колени старцу, а сам на конец лавки сел, привалился к стене – слушать приготовился.

      Дивея же перебирает струны перстами, гладит, обласкивает их, но песнь не начинает. Глядит вокруг, бродит очами по светлице, ровно с мыслями собирается. Ничего не укрылось от взгляда Дивеева: харатьи на полу сапогами топтаны, бог христианский на доске мазаный, в переднем углу – чужеземная книга, ровно камень, черна, горбата…

      – Пой песнь свою,