Чудны дела твои, Господи!. Татьяна Устинова

иняя табличка с белой единицей. За штакетником был садик, бедный, весенний, серый, а за садиком угадывался домик. Боголюбов притормозил возле покосившихся ворот и посмотрел в лобовое стекло.

      …Ну что же! Начнем?..

      Он вышел из машины, сильно хлопнул дверью. Звук резко прозвучал в сонной тишине Красной площади. По древней брусчатке семенили грязные голуби, равнодушно клевали крошки и от резкого звука лениво побежали в разные стороны, но не разлетелись. На той стороне возвышалась старинная церковь с колокольней, серое здание с флагом и памятник Ленину – вождь указывал на что-то рукой. Боголюбов оглянулся посмотреть, на что указывает. Получалось, как раз на дом номер один. Вдоль улицы тянулся ряд двухэтажных домов – первый этаж кирпичный, второй деревянный – и размещался магазин-стекляшка с надписью «Промтовары-кооп».

      – Кооп, – сам себе сказал Боголюбов. – Вот так кооп!..

      – Здравствуйте! – громко поздоровались совсем рядом.

      Из-за штакетника подходил человек в клетчатой рубашке, застегнутой под подбородком. Он издалека старательно улыбался и заранее протягивал руку, как Ленин, и Боголюбов ничего не понял. Человек подошел и потряс рукой перед Боголюбовым. Тот догадался и пожал.

      – Иванушкин Александр Игоревич, – представился человек и подбавил несколько ватт в сияние на физиономии. – Выслан встретить, проводить, показать. Оказать помощь, если необходимо. Ответить на вопросы, если возникнут.

      – А в доме с флагом что находится? – задал Боголюбов первый из возникших вопросов.

      Иванушкин Александр вытянул шею, заглянул за Боголюбова и вдруг удивился:

      – А! Там у нас горсовет. Бывшее дворянское собрание. Памятник новый, в восемьдесят пятом году поставили, под самую перестройку, а здание семнадцатого века, классицизм. В двадцатых годах прошлого века там располагался комитет бедноты, так называемый комбед, затем Пролеткульт, а потом уже здание перешло…

      – Здорово, – непочтительно перебил Боголюбов. – А озеро в какой стороне?

      Иванушкин Александр уважительно покосился на брезентовый горб прицепа – Боголюбов привез с собой лодку – и махнул рукой в ту сторону, где над низкими домами висело красное закатное солнце.

      – Озера там, километра три. Да вы проходите, проходите в дом, Андрей Ильич. Или вы сразу на озеро?..

      – На озеро я не сразу! – заявил Боголюбов. – Я на озеро потом!..

      Он обошел машину, распахнул багажник и за длинные ручки, как за уши, выволок баул. В багажнике находилось еще довольно много баулов – большая часть жизни Андрея Боголюбова осталась в багажнике. Иванушкин подскочил и стал тянуть баул из рук Андрея. Тот не давал.

      – Ну что вы, – пыхтел Александр, – как же, я помогу, позвольте.

      – Не позволю, – отвечал Боголюбов, не выпуская баула, – я уж как-нибудь своими силами.

      Он вышел победителем, захлопнул багажник, оказался нос к носу с существом в темных одеяниях и от неожиданности подался назад, пришлось даже взяться рукой за теплый бок машины. Существо строго, не моргая глядело на него как будто из черной рамы.

      – Зачем пришла? – напряженным голосом пробормотал рядом Александр Иванушкин. – Уходи!

      – Подайте на бедность сироткам, – отчетливо выговорила убогая в черных одеждах. – Ради Христа.

      Боголюбов полез в передний карман, где обычно болталась мелочь.

      – Мало подал, – презрительно сказала убогая, приняв в холодную ладонь монетки. – Еще давай.

      – Уходи, кому говорю!..

      Боголюбов оглянулся на Иванушкина. Тот почему-то стал бледен, как будто перепуган, хотя ничего особенного не происходило.

      – Уезжай отсюда, – велела кликуша, когда Боголюбов сунул ей бумажку – полтинник. – Нечего тебе тут делать.

      – Я сам разберусь, – пробормотал Андрей Ильич, закидывая за плечо баул.

      – Беда будет, – пообещала убогая.

      – Уходи! – почти крикнул Иванушкин. – Еще каркает тут!..

      – Быть беде, – повторила убогая. – Собака выла. Смерть кликала.

      – Жил-был у бабушки серенький козлик, – пропел Андрей Ильич на мотив «Сердце красавицы склонно к измене», – жил-был у бабушки серый козел!

      – Вы не обращайте внимания, Андрей Ильич, – чуть задыхаясь, говорил сзади Александр Иванушкин, пока они шли к дому по мокрой дорожке, засыпанной прелыми прошлогодними листьями, – она ненормальная. Все какие-то беды пророчит, несчастья, хотя это и понятно, она сама человек несчастный, ее можно простить.

      Боголюбов сделал оборот, едва не задев баулом по носу взволнованного собеседника.

      – Да кто она-то?..

      – Матушка Ефросинья. Это мы ее так зовем, хотя монашеского звания она не имеет, так, убогая просто. Ради Христа ходит просит, вот живет, не гонит ее никто, и вы не обращайте внимания…

      – Я не обращаю. Это вы чего-то переживаете!..

      – Да как же! Вы мое новое начальство, директор музея-заповедника,