Моя токсичная семья: как пережить нелюбовь родителей и стать счастливым. Таня Танк

за непослушание. Немудрено, что и во взрослой жизни он попадает под крылышко Стампа, которым как бы заменяет своего отца (и/или мать). Остаться без человека, руководящего его жизнью, для Урри было бы катастрофой. Ведь несмотря на удаль и «эффективность», собственная воля Урри давно парализована.

      «Дети, не получающие стимулы к активности, исследованию, преодолению, к тому, чтобы идти на риск поражения, чувствуют себя бессильными и неуместными. Это затрудняет их взросление. На подростковом этапе и во взрослой жизни многие из них так и не преодолевают потребность быть направляемыми и контролируемыми родителями. Как результат, родители часто полностью подчиняют себе всю жизнь повзрослевшего ребенка», – пишет Сьюзен Форвард.

      …Существовать лишь как придаток к «властной руке» – только так для Урри и возможно. Если бы ему потребовалось самому что-то решить, что-то принять, а от чего-то отказаться – он бы ощутил ужас, как если бы в три года отбился от родителей в московском метро. И все же обломочек его убитой личности нет-нет да и напомнит о себе…

      Бывает, я бунтую

      И шефа критикую.

      Я спорить с ним пытаюсь,

      Но… тут же просыпаюсь.

      …Наверно, на уроках литературы вас возмущал бесхребетный Тихон, сын Кабанихи из «Грозы» Островского? Это безвольный мужчина, марионетка в руках матери, который трепещет перед ней, но тяготится ее контролем и ищет тайные отдушины.

      «Кабанова. Если ты хочешь мать послушать, так ты сделай так, как я тебе приказывала.

      Кабанов. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!

      Кабанова. Не очень-то нынче старших уважают.

      Кабанов. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.

      Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то!

      Кабанов. Я, маменька…

      Кабанова. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести!

      Кабанов. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?

      Кабанова. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.

      Кабанов (вздыхая в сторону). Ах ты, господи! (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать!

      Кабанова. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем.

      Кабанов. Нешто, маменька, кто говорит про вас?

      Кабанова. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила!»

      В холоде и строгости воспитывался и поэт Артюр Рембо, автор ненавистнических стихов, которые немало ценителей считают гениальными.

      «Мать была главной персоной в доме. Она никогда не улыбалась, в ней не было и намека на сентиментальность, откровенность была ей совершенно чужда – она искренне презирала все сердечные