В лесах под Вязьмой. Александр Тамоников

Никита Костромин – сметливый паренек, бывший слесарь-наладчик Горьковского автомобильного завода.

      Основания для сомнений имелись – боеприпасы в гибнущей 33-й армии заканчивались катастрофически. Еще неделя-другая, и артиллерия перестанет существовать. В артполку, входящем в состав 113-й дивизии, остались четыре орудия 122-го калибра и ни одного снаряда. Артполк воевал, как пехота, артиллеристов этому не обучали, и картина выглядела удручающе: огромные потери, тонущие в болотах роты, брошенные из-за отсутствия топлива грузовики и тягачи…

      – Не волнуйся за нашу артиллерию, Никита, – бросил Шубин. – Появится нужда – все найдут. Есть еще резерв у командарма.

      Из полка пришла ответная радиограмма: «Ваш сигнал получен, возвращайтесь. Поздравляем с выполнением задания».

      Проклятый аэродром стоял, как кость в горле. Именно с него взлетают штурмовики, доставляющие массу хлопот. Но теперь Шубин расслабился. Дело сделано, осталось дойти до дома. Почему бы в качестве разнообразия не обойтись без потерь?..

      Прошли не больше версты. Из-за березы возник худосочный, но жилистый Серега Лях – парень с головой, прибывший из сибирской глубинки – и прижал палец к губам. Бойцы встали. Никита Костромин застыл с поднятой ногой, подумал и медленно ее опустил. Серега отчаянно сигнализировал, бил по плечу сомкнутыми средним и указательным пальцами. Соображали неважно, но в итоге поняли. Потом различили шум. За деревьями пролегала дорога. Двигатель легкового автомобиля заводился, потом глох и сменялся руганью. Немецкая брань звучит беззубо, в отличие от непобедимого русского мата!

      Серега Лях отступил обратно за березу и присел. Глеб подал знак: «Всем лечь!» Ткнул пальцем в Ветренко и Пастухова: «Вы двое, за мной! И на цыпочках, чтобы тишина была, как в библиотеке!» Все трое, присев на корточки, продолжили движение, а когда за деревьями замаячил просвет, опустились на землю и поползли.

      Представшая картина заставляла задуматься. Проселочная дорога петляла в глуши осинника. На ней стоял «Хорх» с опущенным верхом. Машина из бывалых – трещины на лобовом стекле, правое крыло помято. Крышка капота была задрана, в моторе копошился молодой фельдфебель. Он что-то подкручивал, потом бежал за руль, заводил машину. Двигатель работал и глох. Рядом нетерпеливо приплясывал майор люфтваффе с породистой физиономией. Он шипел на водителя, разражался бранью, вскидывал руку с позолоченными часами. Мужчина нервничал, пальцы правой руки поглаживали застежку кобуры, взгляд настороженно скользил по кустам. Опасения были не напрасны. Шубин удивился: «Что вы здесь забыли, герр майор? Заблудились?» Охраны при офицере не было, не считая фельдфебеля, за спиной которого висел автомат.

      «Язык» не требовался, задание у группы было другое, но разве может советский разведчик спокойно пройти мимо ТАКОГО? Пастухов возбужденно засопел, словно перед ним стоял не офицер, а неземной красоты девица. Инстинкт сработал, Шубин напрягся.

      Двигатель внезапно заработал ровно, без перебоев. Фельдфебель