Четыре. История дивергента. Вероника Рот

порез на ладони – настолько глубокий, что у меня на глаза наворачиваются слезы. Я моргаю, чтобы смахнуть их, и сжимаю кулак, чтобы там собралась кровь. Его глаза такие же, как мои – темно-синие, отчего при дневном освещении всегда кажутся черными, будто это жутковатые впадины в черепе. Кожа на моей спине пульсирует, а воротник рубашки царапает не зажившую от ударов ремня плоть.

      Я разжимаю кулак над чашей с углями. Теперь они как будто горят у меня внутри, наполняя меня огнем и дымом.

      Я свободен.

* * *

      До меня не доносятся одобрительные крики лихачей. Все, что я слышу, – звон.

      Моя новая фракция напоминает многорукое создание, которое тянется ко мне. Я подхожу к ним, не осмеливаясь обернуться, чтобы посмотреть в лицо отцу. Меня похлопывают по плечам, одобряя мой выбор, и я плетусь в конец толпы. Кровь стекает с моих пальцев.

      Я встаю к другим неофитам. Около меня находится черноволосый мальчик из Эрудиции. Он мельком оценивает меня и тотчас сбрасывает со счетов. Я неважно выгляжу в своей серой одежде из Альтруизма, кроме того, я очень вырос и похудел еще в прошлом году.

      Из раны на ладони хлещет кровь, капая на пол и стекая с запястья. Я перестарался с порезом. Когда последний из моих ровесников делает выбор, я зажимаю край рубашки и тяну, отрывая спереди полоску ткани. Ею я обматываю руку, чтобы остановить кровотечение. Старые тряпки мне уже не понадобятся.

      Лихачи, сидящие перед нами, вскакивают со своих мест и бросаются к выходу, увлекая меня за собой. Прямо перед дверьми, не в силах остановиться, я оборачиваюсь и вижу отца. Он неподвижно восседает в первом ряду. Возле него столпилось несколько альтруистов.

      Он потрясен.

      Я слегка ухмыляюсь. Я сделал это, я заставил его что-то почувствовать! Я не идеальный ребенок-альтруист, которому суждено быть целиком проглоченным системой и раствориться в неизвестности. Именно я – первый, кто совершил переход из Альтруизма в Лихачество за последние десять лет.

      Я встряхиваю головой и бегу, чтобы догнать лихачей. Не хочу отстать. Прежде чем покинуть зал, я расстегиваю свою разорванную рубашку с длинными рукавами, и она падает на пол. Серая футболка, которую я надел под рубаху, тоже мне велика, – но она темнее, и не будет особо заметна среди черной одежды лихачей.

      Они несутся вниз по лестнице, распахивая двери, смеясь и громко крича. Я чувствую жжение в спине, плечах, легких и ногах, и неожиданно я теряю уверенность относительно сделанного мною выбора. Они ведут себя дико и шумно. Смогу ли я когда-нибудь найти себе место среди них? Не представляю. Но, вероятно, у меня нет выбора.

      Я пробираюсь сквозь толпу в поисках других неофитов, но они как будто исчезли. Я обхожу толпу с другой стороны, надеясь хоть одним глазком увидеть, куда мы направляемся, и мой взгляд упирается в железнодорожные пути, подвешенные над улицей. Они прямо перед нами в решетчатой клетке из дерева и металла. Лихачи карабкаются по ступеням и прыгают на платформы. Толпа у подножия лестницы настолько плотная, что я не могу протиснуться ни на шаг вперед. Я понимаю,