.

что Макеев меня чуть из окна не вытолкнул. Ни за что ни про что. Я ему ничего плохого не сделал. И, кстати, это так не оставлю.

      Наверняка Стас ожидал, что ему, как обычно, все сойдет с рук, но я не могла успокоиться. От возмущения даже с места встала. Казанцева, конечно, попыталась меня остановить, но я решила, что только благодаря Золотку в нашем классе может наконец восторжествовать справедливость.

      – Ничего себе, ни за что ни про что! Макеев, между прочим, за Сабирзянову заступился. Антон Владимирович, вы знаете, что Стас вещи Маши из окна выкинул? И хотел заставить ее…

      – Наташа-а… – протянула Яна.

      – Зуева, ты знаешь, что со стукачами делают? – зло спросил со своей парты Калистратов.

      – Да пошел ты!.. – резко развернулась я.

      Я думала, Антон Владимирович сделает мне выговор, но он задумчиво молчал. А я так и продолжила стоять у всех на виду.

      – Это правда? – наконец тихо спросил учитель у Калистратова.

      – Зуевой в классе не было, она не может всего знать, – заявил Стас.

      – Ты действительно обидел Машу? – продолжал допрос Антон Владимирович.

      – Она меня ударила, – огрызнулся Калистратов.

      – Разве Маша могла тебя ударить просто так? – снова не удержалась я, развернувшись. – Ты давно напрашивался!

      Стас смотрел на меня злобно, как на врага народа. Если Макеева он искренне боялся, то мне давал понять, что я серьезно нарвалась. Его взгляд говорил: «Теперь я и тебя не оставлю в покое». Именно поэтому Янка так упрямо тянула меня за рукав рубашки.

      Калистратов хотел что-то мне ответить, но Антон Владимирович громко сказал:

      – Спасибо, Наташа, можете присаживаться.

      Я осторожно села на место и опустила голову. В висках пульсировало.

      – Наташ, ты чего… – начала было Казанцева, но я только поморщилась, и Яна замолчала.

      – Что ж, общая картина мне ясна, – сказал географ. – Думаю, после этого урока в кабинет директора должен проследовать не только Тимур Макеев. Станислав, я вас провожу, чтобы вы не заблудились.

      Кажется, справедливость все-таки восторжествовала. Только на душе у меня после всего остался неприятный осадок.

      На этом уроке я даже не слушала Антона Владимировича и ничего не записывала. Да и он будто с пониманием отнесся к моему «протесту». Я отвернулась к окну и уставилась на припорошенный снегом сквер.

      Машу и Тимура я заметила сразу. Они стояли под голым деревом, у скамьи, и о чем-то разговаривали. Я представила, как Сабирзянова выскочила вслед за Макеевым на улицу. Как они вместе искали ее вещи под окнами, как Тимур помог Маше собрать сумку… С чего начался их разговор? Наверное, с благодарностей? А потом Тимур обязательно сказал Сабирзяновой что-нибудь ободряющее. Что-то типа: «Маша, только не обращай внимания на всяких идиотов. Ты очень классная и добрая». Такая воодушевляющая фраза, наверное, не очень подходила язвительному Макееву, но почему-то мне все представлялось именно так. Иначе почему бы Сабирзянова так широко улыбалась, слушая Тимура? И Макеев