Звезда на одну роль. Татьяна Степанова

приехали, жгутом его перетянули, перебинтовали. Я реву в розыске, а Гена мне: «Глупенькая, да это финт у них, у психоватых, такой. Чуть дело не по-ихнему поворачивается, они тут же себе вены грызть начинают. Избитый прием! Знают, что истечь кровью им никто не позволит, откачают. Да это и не страшно совсем! Подумаешь, сто грамм крови вышло. Раньше вон кровопусканием все болезни лечили: пиявки специально ставили».

      Вот так мы с ним с экспертизой знакомились. А сегодня начнется дело похлеще: конец дела, двести первая статья, – говорила Ира. – Ванечка Журавский у него защитником, по назначению. Его от Голорукова тошнит.

      Журавский был звездой Каменской юрконсультации. Десять лет он проработал следователем на Петровке, а затем ушел в коллегию адвокатов. Он был дорогим и въедливым.

      Ровно в 15.00 Журавский уже сидел в Ирином кабинете – как всегда, щеголеватый, надушенный, подтянутый.

      – Что, мадемуазель Кити, старое вспомнить захотелось? – усмехнулся он, доставая из визиток блокнот и серебристый «Паркер».

      – Мне впечатления нужны, Ваня, – ответила Катя. Ее уже терзали сомнения: что-то этот Голоногий-Голорукий не того. А то, пожалуй, так отвлечешься , что и не обрадуешься потом.

      – Не бойтесь, девочки, я с вами, – подбодрил их Журавский. – Я этого хмырюгу сейчас быстро приструню.

      И вот они спустились в Каменский ИВС. Охранник захлопнул за ними тяжелую железную дверь с массивными запорами и глазком, затем провел в следственный кабинет.

      – Сейчас приведу вашего артиста, – сказал разводящий, плотоядно ухмыльнувшись.

      Катя придвинула свой стул к зарешеченному окну, подальше от следственного стола.

      Ввели Голорукова. «Не атлет», – оценила его Катя.

      Этот низкорослый шибздик с мутными бегающими глазками и злобным выражением морщинистого личика напоминал затравленного хорька. Он сел на табурет, привинченный к полу.

      – Ну-с, здравствуйте, Голоруков. Я ваш адвокат, Журавский Иван Игоревич, – успокоительно забасила защита. – Сейчас мы с вами подробно ознакомимся с делом, подпишем документы.

      – Брехня там все! Она вон, – Голоруков ткнул скрюченным пальцем в сторону Гречко, – всю трепаловку этой дуры, бичовки этой старой, записала и верит ей, в рот смотрит. А я не вор, не вор, не вор!! – Он закатил глаза так, что стали видны только его налитые кровью белки, и затрясся. – Ясно вам?! Баклан не вор!!!

      – Ясно, ясно. И все же для полной ясности надо прочесть дело. – Ира старалась говорить как можно мягче.

      – А… мне ваше дело! – завопил Голоруков. – Не буду я ничего читать! И пошли вы все от меня на..! – Он с треском рванул на груди застиранную клетчатую рубаху, обнажив впалую, костлявую грудь. – Я… вас… в… гробу… видел!!

      – Ма-а-лчать! – От этого лязгнувшего сталью окрика звякнули оконные стекла. Катя съежилась на своем стуле, а Ира Гречко в изумлении уставилась на адвоката Журавского. – Встать! – гаркнул он. Голоруков поперхнулся бранью и невольно привстал. –