Перед Великим распадом. Федор Федорович Метлицкий

прирасти к рыхлому телу слабой экономики. Недемократичность экономики объясняется прежде всего культом личности, который у нас никогда не прекращался,– культом личности государства… Наша экономика похожа на такой пересоленный, разъедаемый коррозией мост, чьи бесконечные ремонты переросли стоимость самого моста. Отраслевые министерства похожи на раздутые ремстройконторы, а Госплан похож иногда на гигантское ателье по мелкому ремонту платья голого короля".

      По-крестьянски упрямый Николай Травкин, знаменитый строитель и автор коллективного подряда: «Министерский разбой достиг уже наивысшей точки предела. Все ростки рыночной экономики задушены. Кончается процесс удушения кооперативов, коммерческих банков, совместных предприятий, а аренда задушена, не успев вылезти из люльки. Министры, члены правительства приторговывают танками». 

      Известный штангист и народный депутат Юрий Власов: "…Лучше бы перенести службы КГБ с площади Дзержинского… Отсюда десятилетиями исходили приказы по уничтожению или преследованию миллионов людей… КГБ – это не служба, а настоящая подпольная империя, которая еще не выдала свои тайны".

      Писатель-шестидесятник В. Аксенов писал из-за границы: поражает колоссальное количество лицемерия – все завопили о перестройке, те же самые, которые душили.

      Казахский поэт и писатель Олжас Сулейменов примирял: «Демократия – еще юная девочка, так скажем. И сразу требовать от нее удовлетворения всех своих страстей, не дав достигнуть ей совершеннолетия хотя бы,– это просто уголовное преступление".

      Звучали слова, за которые вчера полагался лагерный срок или психбольница. Кто-то сказал, что съезд произвел на сонное советское общество такой же эффект, как поцелуй принца на спящую красавицу.

      ____

      Каждый день приносил что-то захватывающее, и во мне была та же эйфория, как у перемещающихся толп. Но мне мешает то, чего в них нет – определенность конкретной цели.

      И был поражен размахом недовольства старыми устоями, оскалом ненависти. Была ли раньше другая жизнь? И в 30-х была, но как выживание, цветение в страшных прополках, в ядохимикатах идеологии. Возможно, была чистота вопреки сталинщине, но зачем так долго обманывались? Зачем не приняли другое поколение, ставшее лагерной пылью? И разве нужно тосковать по тому чувству «нашего общего», чего нет сейчас?

      Бросался к телевизору, листал газеты, журналы – события катились прямо по нашему Движению «За новый мир». Как будто оно разваливалось, и в то же время обновлялось.

      Партийный митинг в Ленинграде. Пришли крепыши: мы партию в обиду не дадим! Мы всю жизнь с партией! Слушали требование крепышей к ЦК партии: очнуться, дать бой.

      Старые стахановцы в «Правде»: наша молодость была чистой, не винтики были. Нынешние гробокопатели пытаются представить нас потерянным поколением – красногвардейцев, рабфаковцев, целинников. У них – ностальгия именно по идеологическому порыву юности.

      С Октябрьским райкомом что-то