Владимир Ост. Сергей Нагаев

хочешь.

      – Ну пойдем вместе, Жень. Подумаешь – дождь. В доте каком-нибудь подождем пока пройдет. Жень!

      – Нет, мы промокнем. Мать потом ругаться будет. А если грязью опять заляпаюсь, еще по шее надает.

      С этими словами Женя развернулся и пошел к городу.

      – Макака чертова! Ну и вали к своей мамочке, придурок.

      Сердито сопя, Вова двинулся дальше в степь.

      Идти в одиночку на кладбище, да еще по безлюдной степи, действительно было страшновато, но он не останавливался.

      Через некоторое время он на секунду обернулся – Жени уже видно не было. Позади, как и впереди, как и вообще вокруг, простиралась необъятная, пустая степь. Только полевые мыши время от времени выскакивали из своих норок, пугливо озирались и, пискнув, немедленно снова прятались в своих таинственных подземельях.

      Скоро на его пути попался большой бетонный дот, каких в окрестностях Чойбалсана было немало. Некоторые из приятелей Вовы говорили, что доты остались еще со времен боев при Халхин-Голе. Другие утверждали, что их понастроили не очень давно, чтобы обороняться от китайцев, если те вдруг решат «захапать нашу Монголию». Отец в этот вопрос ясности тоже не внес, поскольку в момент, когда Вова спросил его об этом, он пребывал в плохом расположении духа и пробурчал в ответ что-то вроде «стоят себе и стоят, никому не мешают».

      Дождь по-прежнему не начинался, но Вова в дот все равно зашел – из любопытства.

      Внутри было сыро и сумрачно. Свет проникал сюда только из находящегося под самым потолком прямоугольного огневого окна да еще из входного проема.

      Освоившись в полумраке, Вова обнаружил на полу несколько консервных банок и россыпь гильз от крупнокалиберного пулемета. Гильзы, как и банки, оказались безнадежно ржавыми. Он наступил ногой на одну из них, и гильза с хрустом смялась – Вова даже не стал за ней нагибаться.

      Потом он аккуратно вложил цветок ириса в нагрудный карман и полез по бетонным ступеням к окну. Ступеней было всего четыре, однако они были столь высокими, что Вове пришлось не идти наверх, а карабкаться. Взобравшись на последнюю, особенно крутую ступень, Вова посмотрел наружу. По пустой степи скакал гонимый ветром высохший куст перекати-поля. Вова оперся локтями о бетон подоконника, сложил руки, будто сжимает в них пулемет, и сам себе скомандовал:

      – По врагам советской родины… Огонь!

      В глухом помещении раздалось азартное «ту-ду-дуф, ту-ду-дуф». Вова поворачивался в окне, держа несущийся куст на воображаемом прицеле.

      Но одинокий куст-шар быстро скрылся из вида.

      Вова влез на подоконник, затем, выпустив ноги наружу, перевернулся на живот, повис на стене, держась пальцами за край окна, спрыгнул на землю и пошел дальше.

      Ветер дул с правого бока и равномерно усиливался. Небо то совершенно темнело, то неожиданно местами прояснялось. Жаворонки, если и взлетали, то лишь потому, что, завидев приближение маленького человека, старались отвлечь его внимание от гнезд. Однако их тревога была лишней: птичьи тайны в данный